За кулисами триумфа

     В январе 2011 года в Татарстане и за его пределами отмечалось столетие со дня рождения, а 2 июня 2013 г. исполнилось 25 лет со дня ухода из жизни Назиба Гаязовича Жиганова, выдающегося советского композитора, общественного и государственного деятеля, инициатора создания Казанской консерватории, руководившего ею в течение 33 лет. Он был отмечен самыми высокими наградами и званиями нашей страны: Героя Социалистического Труда, народного артиста СССР, заслуженного деятеля искусств ТАССР и РСФСР, з лауреата Сталинской (дважды), Государственной и Тукаевской премий, орденами и медалями. Избирался депутатом Верховных Советов СССР, РСФСР и ТАССР, был делегатом ХIХ съезда КПСС, на котором слушал последнее публичное выступление И.В. Сталина. Произведения Жиганова исполнялись по всей стране и за ее рубежами, а оперы «Алтынчеч» и «Джалиль» стали знаковыми событиями советской культуры, своеобразными «визитными карточками» татарской музыки и до сих пор не сходят со сцены. Очень точно определил его место в музыкальной жизни СССР выдающийся советский дирижер Фуат Мансуров: «Н.Г. Жиганов – один из тех редких представителей национальных культур нашей страны, кто никогда не нуждался ни в каких скидках: его творчество сразу привлекло к себе внимание и полнокровно включилось в советскую музыкальную культуру».  
      Такая благостная энциклопедическая справка, рисующая вроде бы безоблачную картину жизни и творчества выдающегося музыканта и общественного деятеля, состоявшую из сплошных триумфов, к сожалению, весьма далека от реальности. Н.Г. Жиганову за время своей многолетней работы пришлось испытывать многое – не только всенародное признание его таланта, но и зависть с вытекающими из этого поступками некоторых музыкантов и особенно кормящихся около музыки людей, равно как и недооценку масштаба его личности и деятельности отдельными власть имущими лицами. Особенно тяжелыми стали для него годы так называемой перестройки, перераставшей в «катастройку», когда под флагом борьбы с «партократией» и ее привилегиями началась настоящая «охота» и на некоторых выдающихся деятелей советской культуры. В полной мере все это испытал на себе и Н.Г. Жиганов. Он стал мишенью необъективной критики, начавшейся с публикации в центральной газете заказной статьи, одного «этномузыковеда». Она дала старт антижигановской кампании в печати и на других дискуссионных площадках, бурно размножавшихся в тот период. Ощутил он и неблагодарность со стороны отдельных лиц из числа тех, кого выдвигал на авансцену, добивался для них должностей, почетных званий и других наград. Все это вместе взятое, конечно, омрачало последние годы его жизни и способствовало уходу из жизни. На похоронах Н.Г. Жиганова именно об этом с горечью сказал Фуат Мансуров: «Мы его убивали!». Он имел в виду не только внешние административные факторы, но и поведение некоторых из тех, кого Жиганов растил и поддерживал. Неблагодарность, наверное, еще самое мягкое определение их позиции. Но об этом расскажем ниже. Да и сейчас, спустя четверть века после ухода из жизни великого музыканта и выдающегося общественного деятеля, порой еще встречаются необоснованные, а порой и клеветнические высказывания как устные, так и печатные о его личности. Оценку одного такого «концентрата» лжи прочтете в конце очерка. Слушая и читая подобное, поневоле вспоминаешь слова русского поэта:
 

Пускай за доблести граждански
Народом венчан Аристид.
В триумф Персид по-обезьянски,
Забывши стыд, покажет фиг.
 

      Звучит это, может быть, не особенно современно, все-таки написано в ХVIII веке, но по сути все сказано очень точно. И такие «персиды» на его жизненном пути встречались нередко, а некоторые беснуются и до сих пор.
      Автору в течение длительного времени пришлось общаться с Н.Г. Жигановым, выслушивать весьма доверительные высказывания о нашем времени и его действующих лицах, оценку политиков и деятелей культуры различного масштаба, от всесоюзного до республиканского. Эти суждения были весьма оригинальны и нередко отличались от общепринятых оценок. Полагаю, что читателю будет интересно узнать не только о музыкальном творчестве Жиганова, о чем написано достаточно много, но и о его гражданской позиции, оценках современников и особенно политических деятелей и многом другом, что влияло на жизнь композитора. При подготовке очерка я использовал дополнительную информацию людей, близко знавших Назиба Гаязовича, к сожалению, многих из них уже нет. В первую очередь хочу назвать Нину Ильиничну Жиганову, Я.М. Гиршмана, писателей Диаса Валеева, Рафаэля Мустафина, ветерана войны А.М. Эрре, художника Б.И. Урманче и др. Весьма достоверное описание триумфальной поездки Жиганова в составе делегации республики летом 1988 г. в Башкирию и последних часах его жизни дано в книге «Счастье трудных дорог. Страницы жизни» Д.Х. Зариповой, занимавшей тогда должность заведующей отделом культуры обкома партии. Кроме того, автор консультировался при подготовке очерка с выпускниками Казанской консерватории музыковедами Ю.Н. Исанбет, Ч.Н. Бахтиаровой, композитором С.Г. Шагиахметовой, директором музея Жиганова, Л.А. Яковлевой, журналистом Л.В. Агеевой, а также с выдающимся государственным и партийным деятелем Г.И. Усмановым. Их воспоминания помогли уточнить ряд фактов, связанных с жизнью и деятельностью композитора.
      Коротко о начале моего знакомства с Н.Г. Жигановым. Еще студентом я неоднократно слышал эту фамилию, нередко звучала по радио и его музыка, одно время Казанская табачная фабрика даже выпускала дорогие папиросы «Алтын чеч» с изображением на коробке одной из сцен этой оперы. Первая личная встреча с ним состоялась в 1956 г., когда я отдыхал в крымском санатории «Красное Знамя» в Мисхоре, а на его территории снимали квартиру Жигановы. Сам Н.Г. Жиганов вскоре уехал, а жена с сыном Рустемом остались на две недели, и вскоре образовалась небольшая кампания казанцев, лидером которой стала остроумная и коммуникабельная Нина Ильинична. По приезду в Казань я поддерживал знакомство с ней по телефону, а затем Н.И. Жиганова стала редактором издательства пединститута, и мы неоднократно встречались в научной части и у нее дома в связи с работой над статьями в сборниках, выпускаемых историческими кафедрами. В 1971 г. меня по решению обкома перевели в Институт культуры, где я заведовал кафедрой и был секретарем партийной организации. Неожиданно в августе 1983 г. был приглашен к секретарю обкома партии по идеологии М.Ф. Валееву, который предложил перейти на работу в консерваторию, где не так давно произошел конфликт между Жигановым и заведующим кафедрой марксизима-ленинизма К.Т. Гизатовым, являвшимся одновременно секретарем партийного бюро. По словам Валеева, «этот амбициозный человек вздумал учить Жиганова, как писать политически правильную музыку, пытался контролировать его идейный уровень, да еще постоянно ходил с жалобами на него по разным инстанциям». В итоге Гизатова трудоустроили в другом вузе. Валеев сказал, что знает о моем знакомстве и добрых отношениях с Жигановыми и считает, что я найду с ним общий язык на работе. В консерватории должность заведующего этой кафедрой занимал мой знакомый А. Губайдуллин. У него тоже не складывались отношения с Жигановым, хотя в отличие от предшественника с жалобами на ректора он не ходил. Предложение обкома тогда означало приказ, и единственное условие, которое я оговорил – не ставить секретарем партийной организации. Первая встреча с Жигановым состоялась в августе 1983 г. Принял радушно, вспомнили крымские встречи, а затем неожиданно задал вопрос: «И какие же тебе дал инструкции Валеев о работе по моему политическому воспитанию?». На мой ответ, что «попросил не учить вас, как писать музыку», он удовлетворенно заметил: «Умнеть начал Мурзагит». Во время длительного разговора Жиганов обрисовал обстановку в коллективе и попросил самому познакомиться с авторитетными членами коллектива, назвав несколько фамилий людей, которые, по его мнению, во многом формировали общественное мнение о работе кафедры. Так началась моя работа в консерватории, продолжавшаяся с 1 сентября 1983 г. по 5 сентября 1989 г. и совпавшая со многими переломными событиями в жизни страны и общества.
      Коллектив кафедры марксизма-ленинизма, заведующим которой меня единогласно избрал ученый совет, был весьма работоспособным: философию преподавал выпускник консерватории доцент В. Маклецов, человек одаренный, помогший мне понять специфику работы в консерватории. Хорошо знали общественную атмосферу в коллективе и помогали освоиться в новой обстановке два полковника в отставке, фронтовики заведующий кабинетом А.Ф. Эрре и преподаватель научного коммунизма В.И. Крупин. Попросил меня взять с собой из Института культуры кандидат философских наук Р.М. Мухаметшин, человек весьма «адаптивный», быстро освоившийся в новом коллективе. Популярностью у студентов пользовались лекции и семинары старших преподавателей В. Петренко и П. Перфилова, к сожалению, отсутствие ученой степени помешало их дальнейшему продвижению.
      Уже, в первые, дни работы я познакомился с рядом специалистов, заведующими кафедрами, выслушал их мнение о работе кафедры, сразу заявив, что не надо касатся деятельности моих предшественников. Особую ценность представили для меня беседы с, выдающимися музыкантами заведующими кафедрами С.А.Казачковым, Г.Х Ходжаевым, А. Миркиной и ветераном консерватории музыковедом Я.М.Гиршманом и др. Хорошие взаимоотношения сложились и с секретарем партийной организации известным скрипачем Маратом Ахметовым. Работой кафедры постоянно интересовался и Н.Г.Жиганов, он поддерживал многие наши начинания, нередко посещал проводимые мероприятия, лекции и особенно любил бывать на экзаменах. Для меня были весьма интересны его наблюдения об отношении к общественным наукам студентов различных отделений. На первое место он ставил теоретиков, затем шли пианисты и другие, а замыкали его список народники. В целом его оценки были правильны, но всегда существовали исключения и в ту и в другую сторону. Так первым доктором исторических наук из выпускников консерватории стал закончивший отделение народных инструментов Валерий Яковлев. Зная о моем интересе к политической истории и видя заинтересованного слушателя, Жиганов нередко рассказывал о людях, с которыми встречался за время своей длительной работы и нахождения «во власти», давал им меткие иногда эмоциональные характеристики. Помня о моей работе в обкоме, нередко спрашивал мнение об отдельных руководителях республики, очевидно, проверяя свои впечатления о некоторых из них, иногда наши точки зрения не совпадали, что не мешало продолжению бесед. Он весьма интересовался историей в целом и республики в особенности. По его просьбе я рассказывал о наиболее значительных событиях ее истории. Он нередко комментировал мои рассказы. Так о Султан-Галиеве сказал, что это имя стало проклятием для татар, вспоминал о разговорах, которые велись, о нем среди интеллигенции, напомнил и о знаменитом стихотворении Такташа «Ты мой враг», где поэт призывал к борьбе с «султангалиевцами» и главным аргументом в ней по примеру Маяковского, считал – «слово товарища маузера». В это время я начинал изучение биографий политичеких руководителей Татарии в частности Хатаевича, Разумова, Лепы, Алемасова и спросил Жиганова, что он помнит о них. О первых двух он ничего не знал, А.К. Лепу видел на трибуне во время демонстрации, с А.И. Алемасовым в 1940 г. даже встречался. Считал его волевым и жестоким человеком, повинным в политических репрессиях середины 30-х гг. но культуру он поддерживал и видел в ней, по словам Жиганова, средство для рекламы своей детельносьти. В частности А.И.Алемасов весьма содействовал открытию оперного театра, считая это подарком к 20-летию республики. Заметил, что в связи с этим торжественно отмечавшимся летом 1940 г. юбилеем, впервые в столь широком масштабе получили ордена и почетные звания многие писатели и деятели искусства. Приведу некоторые его высказывания о руководителях республики. 
      Муратов З.И. Первый секретарь Татарского обкома партии с 1944 по 1957 г. С ним Жиганов встречался неоднократно, именно он доказал в ЦК, что в составе делегатов Х1Х съезда партии от республики должен быть и представитель татарской культуры и включил в список фамилию Жиганова. По его оценке Муратов человек лично весьма порядочный и скромный, из постановления ЦК партии от 9 августа 1944 г о состоянии идеологической работы в республике, которое, узаконило жесткую и обязательную схему оценки прошлого татар, он сумел извлечь и некоторые выгоды. В частности создание консерватории и филиала АН СССР в Казани является одним из примеров этого. Высоко оценивал роль Муратова в восстановлении доброго имени Мусы Джалиля, постоянно требовававшего от работников органов госбезопасности Татарии ускорить эту работу. Привел интересный пример, о котором ему рассказал его друг секретарь обкома партии по идеологии С.Г. Батыев. В 1948 г. вышла в свет книга « Татарская АССР в годы Великой Отечественной войны. Сборник документов и материалов» ставашая главным руководством при освещении вклада республики в победу. Большая вступительная статья в ней была написана самым авторитетным тогда историком Х.Г.Гимади. Во время обсуждения с некоторыми членами бюро обкома основных положений сборника и особенно фамилий включенных в него лиц были, высказали возражения против того, что перечень литераторов внесших вклад в победу над фашизмом начинался с Мусы Джалиля. Однако Муратов, настоял, на сохранении его фамилии заметив, что нет оснований верить различным слухам, поэт погиб как герой. В вопросах руководства культурой он полностью доверял секретарю обкома по идеологии С.Г.Батыеву. Говоря об этом сборнике и его вводной статье, Жиганов заметил, что, к сожалению, при перечислении во вводной статье учреждений и деятелей культуры, внесших вклад в победу, были названы художники и даже музей, но отсутствовали музыканты. Могли упомянуть хотя бы о фронтовых бригадах работников искусств, добавил он.
      Особо выделял он роль первого секретаря обкома С.Д.Игнатьева, считая, что тот дал новый импульс развитию татарской культуры. До рассказа о взаимоотношениях Жиганова и Игнатьева, коротко напомню читателю о биографии этой легендарной фигуры советской истории, одно время считавшегося будущим наследником Сталина по государственной линии. Родился Семен Денисович Игнатьев в 1904 г. на Украине, с 10 лет жил в Средней Азии, хорошо знал обычаи тамошних народов, овладел узбекским, достаточно хорошо обьяснялся на казахском и киргизском языках. Дальше у него была обычная биография в необычное время: в 17 лет стал чекистом в Бухаре, потом восхождение по комсоиольской и профсоюзной линии в Ташкенте. С 1931 по 1935 г. учился в знаменитой Промышленной академии имени Сталина и закончил ее с дипломом «инженер –самолетостроитель» после чего взят на работу в аппарат ЦК ВКП(б). Был замечен там набиравшим силу, главным «кадровиком» партии Г.М. Маленковым и, начиная с 1937 г по 1946 гг. руководил в качестве первого секретаря обкома Бурят-Монгольской и Башкирской республиками. Потом снова по рекомендации Маленкова возвращен в 1946 г. на рукводящую работу в ЦК, но в период временного ослабления позиции своего покровителя некоторое время работал секретарем по сельскому хозяйству Белоруссии, и уполномоченным ЦК ВКП (б) в Узбекистане. В январе 1951 г. при помощи Маленкова начинается феерический взлет мало кому известного в высших кругах государства среднеазиатского функционера: он становится заведующим ключевым отделом ЦК – партийных, профсоюзных и комсомольских органов, его еще недавно занимал Маленков, затем министром Госбеопасности СССР, членом главного руководящего органа партии президиума ЦК КПСС. С.Д.Игнатьев пользуется большим доверием Сталина и по его поручению, и под его неослабным контролем готовит материалы для ряда политических процессов. Ему Сталин доверяет и свою охрану, то чего не удостаивались до него ни Ежов, ни Берия, который стал видеть в нем своего главного противника и самого опасного конкурента. Смерть Сталина, стала политическим крахом для Игнатьева, он был снят со всех постов, выведени из состава ЦК, а Берия дал указание о его аресте. Но фактический государственный переворот, осуществленный 26 июня 1953 г. Хрущевым и примкнувшим к нему Маленковым, в результате которого был уничтожен Берия, спас Игнатьева. Он был восстановлен в правах члена ЦК и направлен снова руководить Башкирией. В июне 1957 г. его избирают первым секретарем Татарского обкома КПСС.
      За три года пребывания на этом посту он провел кадровые преобразования, смело выдвигал талантливых молодых работников, не имевших опыта партийной или советской работы. В частности сделал заведующим отделом, а затем секретарем по идеологии обкома, мало кому известного доцента КГУ Ф.А.Табеева, и рекомендовал его на свое место в октябре 1960 г. С именем Игнатьева связаны и многие другие положительные события в экономике республики. Но особо запомнился он своим огромным вкладом в восстанвление престижа татарского языка и подьема научного и культурного потенциала республики. На состоявшемся в мае 1958 г. Пленуме обкома КПСС была принята обширная программа развития национальной школы и культуры в целом. Впервые в истории Татарской партийной организации на пленуме выступили четыре представителя научной и художественной интеллигенции: директор КГПИ Ю.А. Туишева, директор консерватории Н.Г.Жиганов, писатель Гумер Баширов и профессор литературовед И.Г.Пехтелев. Самым эмоциональным было выступление Жиганова. Он начал с того, что самым дорогим для народа является его язык и музыка и к сожалению молодежь почти не знает ни того ни другого. Говоря о консерватории, отметил, что во время приема обращается особое внимание зачисление выпускников сельских школ, причем не только татарсих, но и чувашских, марийских, удмуртских и предложил открыть специальную школу, при консерватории дающую наряду с общим и музыкальное образование. Некоторые его предложения касались не только повышения уровня музыкальной культуры в республике, но и более широких аспектов развития духовной жизни общества. Этот пленум означал выход на новый уровень развития национальной культуры, при этом в докладе, сделанном единомышленником Игнатьева, секретарем обкома по идеологии К.Ф.Фасеевым и выступлениях особо подчеркивалась роль русской культуры и языка в духовной жизни народов, страны, в том числе и татарского. Однако курс на подьем роли татарского языка и придании ему реального государственного статута был встречен весьма настороженно и вызвал неудовольствие Н.С.Хрущева и его окружения и в первую очередь М.А. Суслова. Всего через год с небольшим это постановление на очередном пленуме было отменено, как «ошибочное», а Игнатьев фактически снят с работы, как человек, «идущий на поводу» у националистов. Правда, формально его освободили в связи с «серьезно пошатнувшимся здоровьем», что впрочем, не помешало ему прожить еще около четверти века. Но многое из сделаного им ликвидировать полностью было уже невозможно. Хотя сменивший Игнатьева на этом посту Табеев, памятуя печальный опыт предшественника весьма сдержанно, если не сказать больше, относился к «национальному» компоненту политики и даже отменил присуждение учрежденной при Игнатьеве Тукаевской премии. Н.Г.Жиганов неоднократно говорил мне, что Игнатьев в области культуры, стремился вывести Татарию на уровень союзной республики. А иногда, при неудачных попытках провести какое либо решение через обком сокрушенно замечал « Игнатьева нет на вас!». Весьма интересны были для меня рассказы Жиганова о выдающихся деятелях культуры, с которыми он был знаком и общался. Речь, в основном шла не о их творчестве, а отношении к жизни, мировоззрении, политических взглядах. Так он особо подчеркивал, что Тихон Хренников, будучи Генеральным, а затем 1-м секретарем Союза композиторов СССР и пользуясь большим авторитетом у Сталина и особенно Жданова, не допустил принятия жестких административных мер по отношени к композиторам, подвергшимся критие со стороны партийных органов. По его выражению Хренников не допустил «создания из композиторов музыкальных Ахматовых и Зощенко» и даже Вано Мурадели, политическим недостатакм оперы которого «Великая дружба» было посвящено специальное постановление ЦК, сохранил свои позиции». Говоря о Шостаковиче, подчеркивал, его деликатность, и нежелание брать на себя какие либо административные обязанности. Как– то, во время экзамена по истории партии, Назиб Гаязович заметил: « Вот Шостакович тоже был включен в комиссию по приему экзаменов по марксизму-ленинизму, но после того, как воспользовавшись уходом главного экзаменатора для телефонного разговора, поставил пятерку студентке, не сумевшей даже ответить на вопрос «Кто сказал, что искусство принадлежит народу? », хотя мэтр жестами показывал ей на портрет Ленина, висящий в аудитории. После этого его к экзаменам по этим предметам не привлекали». Много рассказывал Жиганов о своих отношениях с Мусой Джалилем, начавшихся еще в Москве. Особенно сблизила их работа над оперой «Алтын – чеч», в ходе которой Жиганов предлагал свои поправки к тексту, с которыми либреттист соглашался. Трогательно вспоминал прощание с Мусой и обмен ремнями по старой татарской традиции. На мой вопрос, а надо ли было посылать Джалиля на фронт? Он ответил, что тот рвался в бой, а потом ведь был направлен не строевым командиром, но, как и многие татарские писатели стал фронтовым журналистом, и разделил трагическую судьбу солдат и офицеров 2-й ударной армии, командующий которой генерал Власов оказался предателем. Он несколько раз подчеркивал роль Муратова и Батыева в прояснении судьбы Джалиля, хотя официально его не обвиняли, но слухи ходили разные. Именно после бесед с Жигановым, я начал изучать историю моральной реабилитации поэта, поработал в архивах, в том числе и архиве КГБ, результатом чего стал опубликованный в 1998 г. очерк «Спецслужбы в смутное время и Муса Джалиль». Несколько раз в разговорах он касался творчества и судьбы Салиха Сайдашева. Вот коротко его суждения: Сайдашев обладал огромным даром, возможно, самым большим среди нас добавил он. Но в силу ряда обстоятельств, и личных качеств, реализовал его на 20 процентов. На мой вопрос, какой же процент реализации у него самого подумав, ответил «так процентов на 60», и, усмехнувшись, добавил, что это игра в цифирки весьма условна. Он, не придавал особого значения раздуваемым слухам о чрезмерной приверженности Сайдашева к алкоголю, сказав, что ему мешало, не это, не меньше пили и некоторые другие деятели культуры, а неумение или нежелание систематически работать. Как то он заметил, что Сайдашев это Есенин в музыке.
      Годы, на которые пришлось время моего тесного общения с Н.Г.Жигановым, были временем перестройки с ее эйфорией в отношении гласности, ускорения и прочего. Особенно большие надежды возлагались на выборность, которая якобы сделает страну образцом демократии, как вскоре в лихие 90-е надеялись на «ваучеры», приватизацию и рыночные отношения которые создадут в России земной рай. Чем все это обернулось, мы видим. В это время шел активный процесс пересмотра некоторых событий прошлого и конечно роли Сталина. Вот как описывал он первую и последнюю встречу со Сталиным. После его выступления на Х1Х съезде партии, в перерыве он увидел Сталина в двух метрах от себя, без всякой охраны. Судя по портретам, он представлял его человеком большого роста с пышной шевелюрой, а тут мимо медленно шел, чуть подволакивая ногу очень старый человек, приблизительно его или чуть больше роста. Посмотрев вслед, он увидел, что через поредевшие волосы на затылке просвечивала кожа. Замечу, что когда стали заменять знаки лауреатов Сталинской премии с его изображением, выдавая взамен новые, Жиганов сохранил его и показывал мне. Добавив не без юмора, что хотя вождь был избран на сьезд делегатом от Татарской партийной организации, но фотографироваться вместе с делегацией, почему то не пришел. Мы много говорили о репрессиях, которые унесли жизни сотнен тысяч человек. Жиганов называл мне имена многих деятелей культуры Татарии, которые исчезли в эти годы или вернулись через много лет. В 1937– 1938 гг. во время обучения в Московской консерватории студенты и преподававатели, во время собраний, на которых зачитывались газетные материалы о политических судебных процессах, принимали резолюции клеймящие врагов народа и требующие усилить борьбу с ними. На вопрос, «Кто из студентов и преподавателекй консерватории был репрессирован?», он ответил, что разговоры об этом были, но не помнит конкретных имен. Вспоминая начало войны, говорил, что на всех тогда произвело огромнон впечатление то, что Сталин не уехал из Москвы и 6 ноября выступал на торжественном собраниии проходившем на платформе станции метро, а 7 – го на Красной площади перед участниками парада.
      В середине 80-х гг. как уже сказано, начиналась разоблачительная кампания по компрометации прежних руководителей в центре и на местах. Особо жесткой критике подвергся руководитель Казахстана Динмухамед Кунаев. Он был, вынужден уйти с поста первого секретаря ЦК компартии Казахстана, и на его место прислали человека, не имевшего представления о республике и ее народе, который приступил к массовой замене кадров. Это вызвало в декабре 1986 г. массовые студенческие беспорядки в Алма – Ата, ставшие первым собьтием такого рода на территории СССР. В ответ на мой комментарий к очередной разоблачительной статье, что Кунаеву «достается поделом», Жиганов возразил: сказав, что был в Казахстане, там на сцене театре имени Абая в Алма – Ата поставили оперу «Алтын чеч». В театре был и Кунаев с супругой. Потом они встречались с глазу на глаз и беседовали. Жиганов сказал, что условиям, в которых работали деятели культуры республики, можно было только позавидовать. Кунаев, по его мнению, проявлял огромную заботу о литературе и искусстве, часто встречался с ее деятелями. Он познакомил его с женой Зухрой Шариповной татаркой по национальности, говорил ему о значении Тукая для всех тюркских народов и роли татар в жизни Средней Азии и Казахстана. Завершая этот разговор Жиганов, добавил, что когда – нибудь Кунаеву еще поставят памятник. Я вспоминал беседу с Жигановым, читая вышедшие. в 1992 г. и 1994 г. книги Д.Кунаева «О моем времени», и ее продолжение « От Сталина до Горбачева» яркие и правдивые свидетельства о советском прошлом и деятельности Горбачева и его соратников. Некоторым из них, как например Лигачеву и Соломенцеву он дал весьма нелицеприятные, если не сказать больше оценки. Я вспомнил наши беседы, узнав недавно, что в Алма – Аты установлен памятник Кунаеву, хотя его личность и до сих пор вызывает споры в республике. Диапазон оценок велик от « крестный отец коррупции», и до «бескорыстный челоек, ходивший на работу пешком и без охраны».
      Перейду теперь к самому сложному периоду жизни Н.Г.Жиганова, трагически оборвавшейся в ночь на 2 июня 1988 г. Начиная с 1985 г. отношение к Жиганову со стороны некоторых партийных руководителей изменилось в худшую сторону, этому способствовала и его весьма независимая позиция по ряду вопросов. Одно время он считал, что главным виновником этого являются новый секретарь обкома по идеологии, легендарный партийный руководитель строительства КАМАЗа Р.К.Беляев и отдел культуры обкома. Хотя, на мой взгляд, причины были глубже. Тогда во всех регионах по указанию сверху шли поиски консерваторов, повинных в «застое», и таковых находили во всех сферах, от экономики до культуры. Жиганов подходил для этой роли по целому ряду причин: ректором он работал более 30 лет, был отмечен высокими наградами, являлся самым известным в Москве деятелем татарской культуры, своего рода ее «визитной карточкой». Он также иногда не во всем соглашался с начальством. Все это вызывало зависть у отдельных лиц. Отсюда и «муссируемые» слухи о его негатвной роли в судьбах Сайдашева, Яруллина и некоторых других деятелей культуры. У ревнителей национального духа, вызывало раздражение то, что и первая и вторая жена были русские, и даже имена детей: старшая дочь – Светлана, а младштцй сын – Иван. Не нравились им и фамилии ряда сотрудников консерватории, считали, что он взял на работу чересчур много евреев. Еще до этого Жиганов в 1977 г. был провален при выборах на должнось председателя Союза композиторов Татарии, которую занимал с 1939 г. но сохранил пост одного из секретарей Союза композиторов СССР. Правда, этой болезненной темы в наших беседах он не касался. Да и меня она тогда не инетересовала. О подробностях этой тщательно подготовленной операции я узнал только из интересной публикации Ю.Н.Исанбет « Как снимали Жиганова», в которой автор рассказывает о «механизме свержения» и выдвигает свою версию причин произошедшего. Она пишет, что один из органзаторов «свержения» на радостях сочинил даже «Марш победителей», который через несколько лет представил на конкурс по отбору музыки для гимна Татарстана. Правда, этот бравурный марш не прошел конкурс, утвердили мелодию Р.Яхина.
      Отмечу, что она, печатно заявила, что в то время тоже придерживался негативных взглядов на деятельность Жиганова в качестве руководителя Союза композиторов, но сейчас понимает ошибочность такой позиции. Несогласна она и с имеющими хождение слухами об отрицательном отношении Жиганова к Сайдашеву, и приводит пример опровергащий такое мнение. Учитывая, что Ю.Н.Исанбет авторитетный специалист, хорошо знающий историю культуры и не только музыкальной, такие оценки «дорогого стоят».

Булат СУЛТАНБЕКОВ
(Продолжение следует.)