В татарской столице (ч.21)

     Здесь я забегаю несколько вперед, чтобы «заполнить вакансию на кафедре».
     На место Н.И. был срочно взят опытный вроде бы врач из медицинского института (из клиники профессора З.И. Малкина), но он переход от преподавания студентам к преподаванию врачам-курсантам не осилил. И сбежал. Буквально в те же дни к О.С. приехал из Лениногорска Леопольд Владимирович Дановский. Он собирал материал для диссертации по геморрагической лихорадке с почечным синдромом – по заболеванию, эндемичному для некоторых районов Татарии. Хотел, видимо, получить какой-то совет. Заодно спросил у О.С., не знает ли тот, где есть вакансия. У Л.В. умерла мать – и ему надо было спасать хорошую квартиру в Казани. Он там давно прописан, но теперь обязан и жить. Иначе квартиру отберут...
     Так на кафедре появился новый ассистент.
     Леопольд Владимирович Дановский был не менее, как на шесть лет старше меня. Высокий, я бы сказал, красивый мужчина. Единственное, что нарушало его почти аристократическую внешность, был нос «картошкой». Зато какая обаятельная улыбка! Однако же – «аромат» прокуренности, который он, зная, конечно, об исходящем от его дыхания запахе использованной пепельницы, безуспешно пытался хотя бы уменьшить, часто полоща при возможности рот. Курение было его, как говорилось, злостной привычкой и, мне казалось, отбивало охоту у некоторых людей с привередливым обонянием близко с Л.В. общаться.
     Другой его страстью, кроме курения, были различные, не совсем понятные изменения кривых электрокардиограмм. Подолгу сидел он, перебирая, словно четки – слева направо и справа налево, ленту с записью электрических импульсов, генерируемых сердцем. И был в расшифровке стоящих за зубцами ЭКГ изменений в самом сердце лучше «подкованным», чем не только сотрудники кафедры, больничные врачи-терапевты, но и врачи кабинета функциональной диагностики Юрий Матвеевич Красновский, о котором уже шла речь, и Ираида Николаевна Угарова, сменившая Ю.М., ушедшего на пенсию. Только последние могли быть ему достойными собеседниками при обсуждении спорных или совсем неясных электрокардиограмм.
     В один из дней в отделение привезли профессора З.И. Малкина (наверное, по просьбе больной и благодаря стараниям ее родственников, каким-то образом уговорившим З.И.). Профессор внимательно осмотрел больную, дал, заикаясь (переставал он заикаться, мне это было непонятно, лишь «разогревшись» где-то на 5-й – 10-й минуте доклада) советы по ее лечению. А потом, посмотрев по очереди на каждого из нас, окруживших его (это был, на моей памяти, единственный визит З.И. Малкина в железнодорожную больницу за все мои казанские годы), спросил: «А кто работает на кафедре Оскара Самойловича?». Ему начали перечислять, а он комментировал («не знаю» или что-то другое). Когда произнесли фамилию Л.В. Дановского, З.И. Малкин поднял вверх указательный палец и «пригвоздил», заикаясь: «З-зубец U!». Мы с трудом подавили в себе смех. Дело в том, что незадолго перед этим Л.В. опубликовал в «КМЖ» обзорную статью «О зубце U электрокардиограммы». В памяти З.И. фамилия Дановский и зубец U ЭКГ, вероятно, спаялись.
     Итак, диссертация находилась на утверждении в ВАКе, а аспирант – в подвешенном состоянии. Ректор ожидал моего исчезновения из института, я – его снятия. Закончилось все поначалу ничьей, но через два года без моего вмешательства – полным торжеством справедливости. Которую жаждал – кто? Правильно! – автор этого текста.
     Итак: один из двух – на сотни аспирантов-медиков России (!), защитивший диссертацию и даже успевший получить утверждение в ВАКе и диплом кандидата наук ДО срока окончания аспирантуры (о «двух» это потом мне сказали в Минздраве СССР, а о том, что «ДО срока» тоже стало ясно лишь позже) – ни в каком вузе страны не мог занять место ассистента (отказы, отказы, отказы на мои поиски места). Что ему оставалось делать? Правильно: штурмом брать, в связи с изменением ситуации, уже не Зимний дворец, а здание ЦК КПСС на Старой площади и устроить там не разграбление ценностей, а просто – небольшой скандальчик. Из ЦК немедленно позвонили в Минздрав СССР – министерство тут же направило меня в Тюмень, надеясь, что я буду возражать против Сибири. Я, однако, сразу же – выхода не было – согласился с работой вне полюбившейся мне Казани. Но тюменский ректор в письме мне отказал, как я потом от самого же этого уже бывшего ректора (он был обыкновенным доцентом-участником конференции, которая проводилась, в частности, под моим руководством в санатории) узнал, по велению обкома партии. Такая же история повторилась с направлением в Актюбинск (снова отказ ректора). Я позвонил в министерство и сообщил, что повторно еду в ЦК требовать место ассистента. «Подождите!» – и в результате торга Минздрава СССР и ГИДУВа мне предложили в моем институте временно поработать на ставку, но получать – половину положенного. «Всего пару месяцев, а там будет все улажено», – успокаивали меня и Николай Иванович Вылегжанин, и Оскар Самойлович Радбиль, проложившие мне первую тропу в науку. Не соглашаться? В конце концов половина ассистентской ставки – более двух аспирантских стипендий. Согласился – и находился на половинном окладе «всего»... ровно два года. Кстати, эти полставки – табеевские! Жене Первого выбили ставку, но она решила, что ей хватит и половинки (удивляюсь: Табеевы жили не богато, а, по мнению главы семьи, даже бедновато. – см. далее).
     Теперь об «операции ЦК» подробнее. Она должна войти в анналы истории если не ЦК, то хотя бы кафедры. Помните, в начале я цитировал название «Исторические вехи…» Вот об одной из «вех» и пойдет рассказ.
     Начнется он в дополнительном поезде («дополнительные» не стояли в расписании и формировались в пиковое время) из Сибири в Москву. Билетов в кассе – привычное дело – не было. Обслуживала поезд бригада московских студентов. Им-то я и всучил деньги, чтобы взяли с собой. И тут же мы совместно начали эти деньги пропивать. Выпил я немного, но спал ночью тоже немного. Посему пришел в себя, когда поезд стоял уже на запасных путях. Закончилась уборка. Студенты сдавали состав другой команде.
     Дело шло к полудню. Но в Министерстве здравоохранения СССР все равно «чужаков» принимали лишь во второй половине дня. Отметился в министерской столовой (в подвале здания, куда можно было попасть прямо, а не через проходную). Выстоял длинную очередь: таких «хитрецов», как я, было достаточно: столовая отличалась большим выбором вкусных блюд, причем – при умеренных ценах. Подкрепившись, поплелся в управление кадров. Там – от одного к другому, от него – к третьему... Никто не мог взять в голову, почему этот аспирантишка ищет ассистентское место на ТАКОМ уровне.
     Я уже добрался (сидел) до (в) приемной начальника управления кадров Минздрава СССР академика АМН Ю.Ф. Исакова (пробиться к нему было не просто)… В этот момент в приемную вошел работник министерства и, увидев находившегося также в приемной знакомого ему, по виду (на мой взгляд), какого-то руководителя чего-то с периферии, обратился к тому с вопросом: «Что ты тут делаешь?». Мой сосед по ожиданию аудиенции, решив, видимо, что я тоже из круга близких академику лиц (больше никого в приемной не было), «открытым текстом» объяснил, что хотел бы пригласить Юрия Федоровича на беседу в... ресторан. Работник министерства тут же прошел в комнату перед кабинетом Исакова (там находилась секретарь начальника управления кадров), через две минуты вышел оттуда и увел периферийного руководителя с собой. Я же продолжал терпеливо ожидать вызова к Исакову. Время приближалось к концу рабочего дня. Постучал к секретарю, спросил, сколько еще мне ждать, на что получил ответ: «Юрия Федоровича срочно вызвали...» Из кабинета Исакова, оказывается, был еще один выход (мимо приемной).

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)