2 марта 2024 г. независимая общественно-политическая газета
Рубрики
Архив новостей
понвтрсрдчетпятсубвск
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
       

Редактор

21 января 2016 года
Редактор

     Чтобы помнили! Была когда-то телепередача под таким названием. Но умер Леонид Филатов, рассказавший нам про «Забытую мелодию для флейты» и многое другое, и телепередача сдохла. Это про роль личности.
     Память людская действительно коротка. Год назад ушел из жизни Юрий Борисович Щелыванов. Инвалид ВОВ, награжденный орденами военного и мирного времени, отмеченный наиболее уважаемыми фронтовиками медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», редактор республиканской газеты «Советская Татария» с 1974 по 1985 гг. Это было горячее время для республики.
     Из жизни он ушел так же скромно, как и жил в свои последние годы. Однушка на пр. Ямашева, обшарпанные обои, окна на помойку… Но письменный стол был забит рукописями. Я была у него накануне Дня Победы 2013 г., брала интервью как у фронтовика. Когда договаривались о встрече, он сказал: «Спасибо, что вспомнила».
     90-летний юбилей 13 июня того же года он отмечал в близлежащем кафе. Были соседи по лестничной площадке, социальная «няня», помощь которой полагалась ему как инвалиду ВОВ, какие-то случайные люди… Один из сыновей приехал из Нижнекамска, изрядно припозднившись. Хотя бывший собкор «Советской Татарии» Валера Аракчеев, пенсионер, узнав от меня про юбилей, заранее примчался из Набережных Челнов за свой счет. Сказал: «Не мог не поздравить!» .
     Ю.Б. читал басни собственного сочинения, радушно потчевал, стол тоже был скромным. Из Союза журналистов РТ, из редакции «Советской Татарии» не пришел никто. После своего интервью с ним накануне Дня Победы я позвонила в Совет ветеранов Татвоенкомата. Спросила: нельзя ли перед 9 Мая отремонтировать квартиру фронтовику и инвалиду? Скучный чиновник ответил, что на учете у них Ю.Б. не стоит, он – гражданское лицо, а не кадровый военный. В общем – отвалите!
     Почти такая же картина была и на похоронах. Получив печальную весть от одного из сыновей Ю.Б. (нашел, наверное, мой телефон в записной книжке отца), я обзвонила коллег по «Советской Татарии», которые многим обязаны редактору, отработав с ним больше, чем я. Все поохали, поахали, все твердо пообещали проводить в последний путь. Но никто не пришел в ритуальный зал казанской горбольницы N7. Лето, жара, у всех свои дела. Время нашли только Зиля Валеева и Рита Агафонова. В последний момент, на вынос, приехал редактор «Республики Татарстан» А. Латышев. Слегка поскорбел, что в официальном некрологе неправильно написал дату рождения Ю.Б., узнав правильную (1923 г.) от меня.
     В ритуальном зале, заглушая наши траурные речи, громко переговаривались по мобильникам санитары в шортах, хихикающие санитарки курили у дверей, обсуждая девичьи проблемы. Церемониал завершился стремительно.
     Несколько лет назад не смогла не попрощаться с Тамарой Рувимовной Левиной, коллегой по «Советской Татарии». Дочь известного журналиста той же газеты, она работала в отделе писем всю жизнь. Когда ее «пригласили на выход» уже при А. Латышеве, она пришла в «Известия Татарстана» (еще не «Время и Деньги») и работала опять с письмами. Кое-кто над ней подшучивал, кое-кто (из тех, кого она считала своими друзьями) откровенно гнобил. Но она не представляла себя без газеты. У нее не было ни семьи, ни детей. Были, как и у Ю.Б., старенькая квартирка, которую получил еще ее отец, запущенная кухня и такая же ванна, на которую она смотрела со страхом, потому что с трудом могла залезть туда и выбраться оттуда. Однажды спросила, почему она не вышла замуж и не родила ребенка. Ведь в молодости была очень хорошенькая, а профессия располагала к знакомствам. Тамара Рувимовна ответила, что времена и папа с мамой были строгие. Никаких шуров-муров для идеологического работника. Любовь – только в браке. Не сложилось, да и некогда было. Строили великое будущее сутками, «прежде думай о Родине, а потом – о себе».
     На похоронах Т. Левиной тоже не было никого из Союза журналистов, а «Республика Татарстан» делегировала безотказную Надюшку, секретаря редактора. Одной из ее обязанностей было возить копеечные веночки на гроб бывшим сотрудникам. Но Зиля Валеева и тогда нашла время, чтобы отдать последнюю дань.  
     А я еще не знаю, как провожали в последний путь легенду местной журналистики Юлию Федоровну Колчанову! У нее тоже не было своей семьи и детей. Зато была единственная запись в трудовой книжке о приеме на работу в газету «Комсомолец Татарии». Уже пожилая, с небрежно окрашенными волосами, она ходила на отчетно-выборные комсомольские конференции, где молодняк смотрел на нее, как на развалины Трои. Вернувшись с задания с авоськой, откуда торчали ноги «синей» птицы (дефицитных кур давали в буфете на таких мероприятиях), Юлия Федоровна усаживалась живописать «политический момент». Сама не видела, но ребята из «Комсомольца Татарии» рассказывали, что у нее в тумбе письменного стола – чайничек с портвейном. Хлебнула, мол, и айда писать с пионерским задором. Нас, девчонок, она наставляла: «Лучше пейте, а не курите». Мы тогда нещадно дымили на лестнице 8 этажа Издательства.
     К Ю.Б. я пришла в полном отчаянии 27 апреля 1981 г. В «Комсомольце Татарии» работала два года старшим корреспондентом отдела комсомольской жизни. Работа была разъездной, тематика – сельская. Когда дочка пошла в школу, стало невозможным неделями мотаться по командировкам. Попросила редактора А.В. Путилова перевести меня в городской отдел, учитывая семейные обстоятельства. Он отказал. Коллеги, с которыми курили на лестнице и, как тогда казалось, дружили, не захотели помочь, хотя могли. В итоге редактор сказал, что лучше уйти по собственному желанию, раз думаю не о Родине, а о своем ребенке, к тому же я – профнепригодна. Это был смертный приговор. Но во многом на тот момент справедливый. Я так и не смогла за два года обрести необходимый цинизм, позволявший пафосно писать о том, чего в природе не существует. Молодые сельчане плевали на всякую комсомольскую жизнь, рвались в город, невзирая на призывы «Где родился, там и пригодился!». Сельские девушки не хотели становиться механизаторами, к чему их призывал обком ВЛКСМ, не стремились вносить личный вклад в выращивание кроликов, репчатого лука и т.д. Они смотрели на мои джинсы и спрашивали, где такую же шмотку можно купить и почем она. А комсомольские вожаки, разместив на ночлег в гостинице, могли ночью настойчиво стучаться в дверь с бутылкой водки в поисках редких на селе развлечений.
     Однажды ради смеха за месяц до увольнения я написала два варианта по итогам очередной командировки в район. Первый – откровенно, как было. Второй – как требуется. Стоит ли говорить, что в печать пошел второй. А. Путилов, бывший инструктор ОК ВЛКСМ, порекомендовал мне не умничать. Ну а потом грянул гром.
     Оказавшись без средств к существованию, профнепригодная я пришла к Ю.Б. До этого видела редактора главной республиканской газеты только мельком. Приглашение в «Советскую Татарию» для всех из «Комсомольца Татарии» было в ту пору мечтой. Когда с перекошенным от безысходности лицом втерлась боком в кабинет, Ю.Б. читал корректуру номера, не выпуская сигарету изо рта. Послушав мой невнятный лепет, сказал, что у него все ставки заняты. Но когда готова была уползти, предложил принести завтра все, что я опубликовала в «Комсомольце Татарии».
     Спустя полгода он сказал: «Думаешь, я тогда читал то, что принесла? Но увидел твои отчаянные глаза и сразу понял: ты будешь у нас работать!». Ю.Б. взял меня на договор (а это сколько потопаешь, столько и полопаешь) в отдел сельской жизни. Руководил отделом Виктор Иванович Казаков. У него на вешалке в кабинете висел дежурный галстук для вызовов в ОК КПСС. Меня предупредили: никаких джинсов, только строгий костюм для допуска в святилище на пл. Свободы, да и в село при полном параде. Топать пришлось будь здоров. Еще утро не рассвело, а я уже мчусь на «Ракете» по Волге-реке. Чтобы последней вечерней «лошадью» вернуться в Казань, а утром, на редакционной планерке, заявить в номер свежачок с переднего края битвы за урожай. Стучала на пишмашинке дома на кухне часов до трех ночи, мечтая о бесшумном агрегате. Храню в своем архиве первую крошечную, на «восьмушку», публикацию о посевной в «Советской Татарии». Она называлась «В дефиците не только бороны». Но Ю.Б. меня похвалил.    
     У него было чутье на газетные «гвозди». После командировки в Елабужский район, спустя полгода после приема на работу по договору, я написала (тоже не надеясь ни на что) большой очерк «Клин клином?» про непростые взаимоотношения частного и государственного овощеводческого сектора. Виктор Иванович Казаков сказал, что это газете не надо, слишком большой объем. Но я осмелилась дать рукопись редактору. Через час он позвонил по внутреннему телефону: «Ставим твой материал в номер на полосу «Земля и люди». Уверена в фактах?». Тогда не было современных диктофонов, только блокноты. Но я была уверена. Очерк перепечатал наш профессиональный журнал «Журналист» с весьма благожелательным комментарием: учитесь, дескать, как надо вскрывать сложнейшие проблемы!
     О перепечатке Ю.Б. узнал раньше меня. Ему из Москвы позвонили с вопросом, нет ли у меня как у автора неприятностей. Сказал, что это первый такой случай на его памяти, ведь опубликоваться в «Журналисте», где сплошь – профессионалы пера, мне как юной девушке (он всех женщин в редакции называл девушками) – путевка в жизнь.
     На наших 9-часовых утренних планерках он неизменно оставлял за собой последнее слово при обсуждении предыдущего номера и при планировании следующего. Всегда корректный, суховатый, всегда в элегантном костюме, чаще всего сером, он любил этот цвет. Слушал наши разборки, не торопясь с вердиктом. Но от каждого требовал «гвоздя» в очередной номер, говоря: а что люди прочтут помимо обязательной и официальной информации?
     Мы (кто рьяно, а кто и не очень) предлагали, а он – думал. И в годы его редакторства газету «Советская Татария» рвали из рук. Мы придумывали новые рубрики, предлагали самые безумные идеи, занимались безнадежными, казалось бы, журналистскими расследованиями, которые оказывали в итоге не такими уж безнадежными и приносили результат. Письма в газету носили мешками, посетители толпились у дверей кабинетов. Хвалил Ю.Б. оригинально: «Ругать не за что». Поощрять рублем не забывал. В моей трудовой книжке на память остались записи о премировании за материалы, читать которые мне и сейчас не стыдно.
     У него, конечно, были любимчики, как у режиссера в театре. Одна дама, чей вальяж не вмещался в трельяж, но профессионально – полный ноль, входила к нему свободно, «стучала» на нас, подслушивала под дверями кабинетов, где мы в полный голос бесстрашно высказывались по любому поводу. А он отчего-то внимал ее россказням, хотя и посмеивался. У него были свои слабости, безусловно. И далеко не всем он нравился. Трудно одинаково нравится всем в творческом коллективе, где едва ли не каждый считает себя неоцененным гением. Но для меня, имевшей трудовые взаимоотношения со многими редакторами, Ю.Б. – лучший. Я призналась ему в этом в ходе интервью накануне 9 Мая 2013 г. Он улыбнулся.  
     В один далеко не прекрасный день на утреннюю планерку внезапно для всех приехал секретарь ОК КПСС Раис Киямович Беляев и представил «Советской Татарии» нового редактора. Ю.Б. сидел на своем обычном месте, мы приготовились к очередным обсуждениям, а тут – такое событие. Ю.Б. молчал. Он как-то вдруг согнулся и состарился. А ведь мы никогда не задумывались, сколько ему лет. Даже свои ордена никогда не носил, стеснялся. На посиделку, прощаясь с редакцией, он меня не пригласил. Там были другие, которые не пришли потом ни на юбилей, ни на похороны.
     Ю.Б. жил газетой. Того же требовал и от нас. Когда брала последнее интервью у него, сказал, что ему стыдно сегодня за «Республику Татарстан». Мне тоже, потому что этой газете отданы лучшие годы. Знакомая киоскерша спросила недавно: «Почему берете «Республику Татарстан», там ведь читать нечего. По этой газете у нас самый большой возврат». Я не смогла ответить.
     «Я тут роман написал о войне, о том, что сам пережил. Правда, знаю, что это уже никому не нужно», – сказал он мне во время интервью. На проводах спросила А. Латышева, куда близкие Ю.Б. могут передать архив, кому он интересен? Ответил: наверное, Союзу журналистов РТ, туда позвоню. Но я подозреваю, что СЖ даже не почесался.
     А кому чесаться-то? Кто там сейчас получает зарплату? Ну а мы, коллеги, рассуждающие об активной жизненной позиции в своих писаниях? Отняли Домжур на ул. Тельмана – промолчали. Издательство, дом родной, стал Министерством правды, всех – пинком под зад, опять промолчали. Союз художников, братья по творчеству, обращались к нам за солидарностью, когда их лишали мастерских, – опять промолчали. Конкурс «Хрустальное перо» стал посмешищем. Ю.Б. в 2005 г. наградили в номинации «Почет и уважение», но я уже поведала вам, коллеги, про то, что цена всему этому – грош с улыбкой.
     Вы еще верите, что пресса – четвертая власть? Это даже звучит с издевкой. Нас учат и переписывают высокомерные пресс-секретари, которые не учились нашей профессии. Пресс-службы, которые имеются нынче в любой бане, диктуют, как лучше прорекламировать эту самую баню, ибо кто платит, тот главный композитор. На публикации по острым вопросам, которые по закону являются официальным запросом, вам отвечают: какой такой закон о средствах массовой информации?  Знать ничего не знаем! Обратитесь в положенном у нас порядке, ответим в течение положенного срока, если сочтем нужным. Получай, деревня, трактор!
     Все, кого назвала, жизнь положили к ногам нашей профессии. Забыли быстро, комар не пролетел. А как важно, чтобы помнили! Не мертвым важно, а нам, живым, если мы – люди.

     Татьяна СИДОРОВА.
     (Из автобиографической книги
«Все, кого знаю», в сокращении).

 

 

     P. S. Позвонили по мобильнику. Девушка, назвавшая себя только по имени (поди проверь!) представилась сотрудницей некоего автобиографического фонда. Дескать, организовал его и спонсирует некий г-н Бикмуллин (подробности не уточнила). Мне как ветерану печати было предложено неограниченное по времени телеинтервью, которое, сказала девушка, я при желании смогу потом купить «для потомков». Если нет, оно отправится в архив фонда. На вопрос «какова цель?» сладкий голос ответил: для увековечивания памяти. Дальше я спросила, с кем буду интервьюироваться? Ответили, что человека, который будет потрошить мне душу, фонд сам определит. Кто из моих уважаемых коллег уже откликнулся на такое предложение, назойливо вопрошала я. Сообщили, что Люба Агеева. Позвонила ей. Любовь Владимировна подтвердила информацию, сказав, что ей было интересно отвечать на вопросы мальчика, фамилию которого она с трудом припомнила. Бог в помощь! Были не так давно проплаченные издания «Человек года» (века, тысячелетия, города, страны, мира). Но мне ЭТО неинтересно. Надеюсь, что мои потомки сохранят обо мне память просто так, по любви, потому что время от времени я по своей инициативе потрошу перед ними душу, если они проявляют интерес. А моя трудовая биография, сказала я девушке из фонда, не полностью, но все же содержится во 2-м томе солидного «Автобиографического справочника КГУ», изданного к 200-летию Казанского университета. А дальше – больше! Спросила (проклятая профессиональная привычка докапываться до сути!), откуда взяли номер моего мобильника? Получила ответ: в Союзе журналистов РТ.
     Мои попытки дозвониться до союза, чтобы выяснить, с какой стати мой телефон дают всяким неизвестным фондам, не увенчались успехом. Никого не было на работе в разгар трудового дня. Оно и понятно. Мы, рядовые, так сказать, члены СЖ РТ, должны знать свое место и не задавать лишних вопросов занятым людям. А если что не так напишем, то управа найдется. Правда, на меня ошейник не наденешь. Так уж воспитал Ю.Б., последний рыцарь прежней журналистики. Земля ему пухом! Ведь о вечной памяти, как и о почете с уважением, говорить в наших краях неприлично.

     На снимке: Юрий Щелыванов.

Комментарии (0)