Нижнекамск: аборты (ч.2)

     Для сравнения, после всеобщего шока с распадом СССР, в 2015 году родилось в Нижнекамске 3,5 тыс. детей. Как видите, за пятьдесят с лишним лет много воды утекло, стареет город, и уже даже с путинскими материнскими деньгами не можем восполнить убыль населения, как бы наши женщины ни старались. А что касается мужчин, сразу после войны для них был введен налог на бездетность, после первого ребенка в семье сумма налога уменьшалась, а с рождением третьего ребенка налог больше не начислялся. А холостяцкий налог начисляется до последнего времени. Бедные мужчины, никто их не защищает, у них даже нет андрологических консультаций.
     Вернемся к абортам. 1965 год выдался для нас тяжелым. Мы были тогда молоды, трудности нас не пугали, наоборот, мы их жаждали. Такое алёртное состояние было необходимо и вызвано широким фронтом строительства одновременно и химкомбината, и города. Недостаточно четкая организация техники безопасности на строительных площадках приводила к ежедневным травмам, бытовые неурядицы тоже вносили свою лепту в количество травм. Но главным поставщиком полостных ранений и черепных травм тупым оружием, например, гирей на цепях, спрятанной в рукаве преступника, были условно заключенные, которых в город завезли свыше 8 тысяч человек. Я чувствовал себя как на фронте, поток травмированных возрастал с каждым днем. Вначале нам долго везло, мы уже успели завоевать авторитет грамотных и даже опытных врачей. Правда, иногда мешал этому мой тощий вид, который никак не увязывался с серьезностью того боевого фронта, который я занимал, автоматически став главным хирургом строящегося города.
     Но вот случилась беда, что не справился. В Новый год с 1964-го на 1965-й молодые рабочие, проживающие в бараках поселка, организовали коллективную встречу Нового года. Выпили, разгорячились, раскрепостились, под звон курантов еще раз выпили, поздравили друг друга, начали танцевать и т.д.
     Моя героиня Люба, 25 лет, красавица с косами, прекрасно сложенная, настоящий образец-модель для скульптора античных изваяний, пришла на этот новогодний вечер с мужем-ревнивцем. Видимо, любила потанцевать, все мужчины, которые были там, считали за честь пригласить ее на танец, сама того не сознавая, она стала звездой новогоднего вечера, была в ударе и счастлива, подзабыв о ревнивом муже. Муж все это видел, переполнялся ревнивой яростью и, улучив момент, отбил ее от пьяных мужиков, потащил в свой барак и, загнав в угол, застрелил в упор. Тогда еще не было охотничьего общества, для чего хранил ружье, остается непонятным, так как законы по хранению оружия были очень строгие.
     Оперировали мы ее ночью, к тому моменту уже давали интубационный наркоз, даже переливание крови организовали, но не спасли. Страшно было обидно, так как я уже успел привыкнуть к победам, к тому же, приложив руки к тому или иному больному, считал себя ответственным за их дальнейшую судьбу. Испытывал чувство вины, невольно думалось, если бы кто другой оперировал, может быть, и спас бы ее. Это усиливалось еще и тем, что морга у нас не было. Чтобы готовить операционную к следующим операциям, перегрузили ее на перевязочный стол в единственной процедурной, служившей к тому же мне ординаторской. Мы подчинялись тогда Набережным Челнам, пока увезут ее туда в морг, я спешно и долго писал историю, сидя спиной к ней, покрытой белой простыней. Психологическое мое состояние было никудышное, был подавлен. В этот новогодний день поступали с менее серьезными ножевыми ранениями в живот. Я занялся ими, чтобы отвлечься. Через день нам сообщили, что вскрытие показало, что она была беременна. Получается, мы потеряли в тот день две жизни.
     Но беда не приходит одна, в диалектическом материализме существует закон парности в жизни социального общества. В тот же год, когда еще не стали самостоятельным районом, Минздрав через Набережночелнинскую ЦРБ поставил нам, т.е. в Нижнекамскую поселковую больницу, передвижной флюорограф. В больнице рентгентехником работала Галина, молодая женщина приятной наружности около 30 лет. Она жила с семилетней дочерью, без мужа, приехала в Нижнекамск, чтобы получить квартиру. Вот ее-то проинструктировали, как обращаться с флюорографом, и поставили на территории Шереметьевской больницы для производства массовых осмотров населения села Шереметьевка на целых 2 месяца. Оказалось, она была беременна уже в большом сроке, когда врачи не дают направление на аборт, если только нет жизненных показаний со стороны самой беременной. Вот она и решила время пребывания в производственной командировке вдали от своего коллектива использовать для устройства выкидыша. И ничего не нашла другого, как проткнуть околоплодный пузырь концом заостренного веретена. Утверждает, что никто не помогал, все сделала сама и конец веретена обработала спиртом. Рентгентехник Галина после перфорации околоплодного пузыря в безводном периоде ходила еще 3 дня в ожидании начала схваток. Болело, но схваток так и не было. На четвертый день ей стало плохо, внезапно повысилась температура до 40, открылось несильное кровотечение.
     Главным врачом Шереметьевской больницы работал Дамир Гаянович Рафиков, а его жена Фаина работала акушеркой. Они вдвоем срочно госпитализировали Галину в свою больницу, определив, что больная нетранспортабельна, решили вызвать специалиста акушера-гинеколога из Нижнекамска. Выбор пал на Зульфию Гарифовну Валееву, не оперирующую, поэтому в помощь ей определили меня как активно оперирующего. Прибыв в Шереметьево к вечеру, мы застали очень печальную картину, Галина была уже в септическом бреду, в таком, как Гиппократ еще тогда определял как родовую горячку. Посмотрев на нее, интуитивно понял - потеряем. С тех пор умудрялся определять безнадежность умирающих по каким-то миазмам, ими источаемым. Мы приступили с Зульфией Гарифовной к ее спасению и работали так слаженно, словно не в первый раз. Вначале извлекли мацерированный плод, выскоблили, чтобы не кровили остатки последа. В две вены начали дезинтоксикационное лечение, давали кислород, если только тогда он был в Шереметьевке, в ходу были кислородные подушки. Арсенал антибиотиков тогда был ограничен, имелись пенициллин и стрептомицин в инъекционных растворах. Сегодняшних антибиотиков для внутривенных вливаний тогда еще не было. Персонал, который был в больнице, тоже не спал, всю ночь помогали, громко переживали. Но все тщетно, у наших антибиотиков не хватало сил, чтобы преодолеть тяжелый родовой сепсис.
     Рано утром по инициативе главного врача Рафикова прилетела санавиация из Казани, которую посадили в посевном поле перед Шереметьевским спуском-оврагом. На нашем же УАЗике, который доставил нас сюда, мы погрузили ее, доставили до самолетика санавиации и бережно передали врачу санавиации, а сами уехали в Нижнекамск.
     Зульфия Гарифовна плакала от бессилия и обиды, что все напрасно. Я пытался успокаивать, что все же сделали, что было под рукой, нельзя же, говорил, умирать с каждым больным, так даже до пенсии не доживем. Так и случилось, прекрасный врач Зульфия Гарифовна Валеева умерла рано, не дожив даже до своей пенсии. Редко приходилось встречать на долгом своем врачебном пути такого всеми любимого врача как больными, так и коллегами, как Зульфия Гарифовна. Когда мы прибыли в Нижнекамск на работу, она уже там была, поэтому является по праву первым акушером-гинекологом города.
     Так как тема наша - аборты, то приоритет производства первого квалифицированного аборта тоже отдаем ей. А себе оставляем приоритет производства первых ампутаций матки под интубационным наркозом по различным онкопоказаниям. Как говорится, кесарю кесарево, а Богу Богово.
     Вот такой рассказ об истории первых абортов в молодом Нижнекамске, куда на всесоюзную стройку приезжала молодежь со всех концов страны.

     Ваш доктор
Г.Г. ИСМАГИЛОВ.