Зерна

Бананы
 

     Раньше бананов не было. Чтобы поесть их, нужно было ехать в Москву. И вот как-то папа устроил для меня такую поездку, не за бананами, конечно, а так, для общего развития. Мне было интересно. Папа по этому случаю взял дорогие билеты в купейный вагон. Я сидела у окна и наблюдала, как мелькают за окнами сменяющие друг друга как в калейдоскопе пейзажи: то просторные поля, то возвышенности, то посадки, леса дремучие – и все это меня забавляло. Это чем-то напоминало кинофильм: вот старушка торопится с бидоном молока, вот несется стадо баранов, а вон гонят разномастных козочек на выпас, и вокруг маленькие домики бесчисленных деревень и поселков. В поезде мы говорим о разных пустяках и много едим, почему-то под стук колес разжигается аппетит, и пассажиры поездов всегда много едят. Вот и мы едим, мама аккуратно завернула нам курицу, овощи и вареные куриные, даже утиные (они тоже съедобные) яйца.
      Но вот наконец-то Москва – столица тогда огромной еще страны. Но подъезжая к ней, испытываешь легкое разочарование, столько мусора вокруг на подъездах к великому городу. Но все-таки мусорная зона заканчивается – и вот она красавица! Мы попадаем на московский вокзал, и снова разочарование. Здесь ощущаешь себя ничтожной щепочкой в бурном потоке океана бесконечных лиц и чемоданов, сумок, рюкзаков и прочего. И кажется, чуть отклонишься от общего потока, и тебя затопчут, так ведь и в жизни, вошел в общий поток, плывешь как все и выживаешь, а нет, противопоставляешь себя общей одинаковости, безликости, и начинается травля, тебя всеми способами пытаются раздавить, унизить, вытолкать из своих рядов, твоя непохожесть, поворот против общего течения толпы никому не нужны.
      Ну вот мы наконец выбрались из этого потока на воздух, выплыли на улицы Москвы. Но куда идут только что приехавшие в столицу, конечно же, в Кремль, музеи, если есть в запасе несколько дней, то можно посетить театр, хоть и дорого, особенно с рук, зато столько потом воспоминаний. Но мы приехали ненадолго, поэтому не до театров было. А что в советские времена делали немосквичи в столице, конечно же, толкались в очередях. Ну и мы, конечно, тоже. Устали страшно, но купили маме сапоги и нам с сестрой по кофте, да и еще тех самых бананов, которые я так мечтала попробовать. И больше всего я рада была этим бананам, как голодная обезьяна в зоопарке. Всю дорогу я даже не прикасалась к ним. А дома, о, сколько я мечтала об этом моменте, когда наконец-то можно было очистить это чудо, ярко желтое цилиндрическое, похожее на хобот слона или еще на что-то, чего я не могла знать, но мудрый Фрейд объяснил бы по-своему. Какие странные чувства во мне возникали, я была полна предвкушениями чего-то сверхъестественно вкусного, необычного, волшебного. Но банан оказался не таким уж и вкусным – и это было одним из первых моих разочарований в жизни. Я сказала сестре: «А груши-то наши гораздо вкуснее этих бананов, а мы так за ними далеко ехали!».
      И с тех пор бананы у меня ассоциируются с утраченными иллюзиями, с надеждой на счастье, которая так внезапно рассыпается, как карточный домик или строение из картонных кубиков, внезапно кем-то задетое.
Интересно, а что бы сказал Фрейд по этому поводу?
 

День рожденья
 

      Когда человек начинает себя помнить? В два, в три, ну, может, в четыре года. Не скажу точно, сколько же мне тогда было, три или четыре, но это один из первых моих дней рожденья, что запомнился мне.
      Солнечный день, белая комната. Вижу скатерть белую с каким-то голубоватым рисунком. Солнечные зайчики бегут по скатерти, скачут по белым стенам, по лицам. Розовые, как первые черешни, все эти лица.
      Мама сидит грудастая в сиреневой кофточке, солнечные зайчики отдыхают и на ее груди. Папа раскатисто смеется, кто-то из гостей рассказал что-то смешное. Вот и мама не выдержала и лопнула хохотом, за ней крохотная тетя Нина – хохотком горошком, ее сморщенное личико похоже на сухую грушку. Улыбается мраморнолицая, никогда не загорающая тетя Света – высокая крашеная блондинка с шоколадными глазками. Так же добродушно, как папа, смеется тетя Наташа – его сестра, полная, мягкотелая, когда она смеется, колышутся огромные мячики ее белых грудей, виднеющихся из-под розовой кофточки. Весь серьезный сидит дядя Виктор. Его, кажется, невозможно рассмешить. Зато папа смешливый, неутомимый рассказчик-балагур, он словно кидается взапуски словом через стол со своим собеседником, кажется, тети Наташи спутником. Все что-то едят. Я смотрю, как грустный дядя посасывает губой и щелкает звонко во рту языком. Сидит за столом и дед Федор в коричневом «лапсердаке», как называет его пиджак бабушка Вера, он тоже пытается шутить, но лицо его, как и у дяди Виктора, серьезное. Через скатерть легла пухленькая рука тети Наташи в ожидании чего-то. А вот на столе появляется торт, но кажется, ему не так уж и рады, больше восхищения вызывает прозрачный графинчик с мутноватой жидкостью. Дед Федор причмокивает: «Самогончик-первачок!».
      А я не спускаю глаз с торта. Кажется, обо мне все забыли. Мое лицо стало одним сплошным взглядом: на тортике такие аппетитные розовые розы из крема, но всем не до меня. Хотя это мой день рожденья, но детей, кроме меня, в комнате нет, о празднике для меня напоминает только гора игрушек в углу комнаты возле шкафа медово-желтого цвета. Я беру все эти игрушки в охапку и выбегаю на улицу, мне хочется поделиться с кем-то радостью. За нашим двором собираются дети. Дом стоит почти на перекрестке, и возле него полянка незастроенная, с поваленным старым, выцветшим от солнца и дождя и потому каким-то пепельным деревом. На нем уселась ребятня с окрестных дворов и даже соседней улицы. Я всем радостно показываю мои новые игрушки. На мне бордовое платьице в белый горошек и лаковые туфельки – меня нарядили в мой день рожденья. Я кручусь в этом платьице, показывая, какая у него пышная юбка-солнце, и раскладываю на общее обозрение игрушки: здесь и кукла-красавица, и зайчик, и кукольная посуда, и мебель: столик и стульчики. Но не успела я еще до конца распаковать подарки, как шустрая ребятня, словно стая нахальных ворон, разобрала все мои «сокровища» и бегом по домам. Мое лицо превратилось в сплошной взгляд, нет, не боли, не обиды, просто удивления: «За что? И почему?» – словно вопрошало оно. А в руках у меня остался единственный крохотный стульчик. Так прошел мой первый день рожденья из тех, которые я помню.
      Казалось, уже тогда судьба преподносила мне урок – не верь людям, они не так добры и хороши, как кажутся. А я вот все верю до сих пор и бескорыстно раздаю свои игрушки…
 

Писатели
 

      Наша баба Таня страстно любила собак. Когда она шла к нам в гости, то слышно было о ее прибытии квартала за два, потому что ее всегда сопровождала свита из пяти-шести собак, большей частью породы двортерьер, сердобольная бабушка подбирала их то там то сям. У одного песика был глаз подбитый, другой хромал, третий был с ошпаренным боком. И все они были преданны приютившей их хозяйке необыкновенно. И надо было видеть, с каким обожанием они смотрели на нее. Из особо приближенных был комичный белый песик в коричневых яблоках. Под стать его комичному виду была и его кличка Кудик, почему его так назвали, никто не знал. Маленький, достаточно плотный, на кривых ковбойских ногах он семенил за хозяйкой повсюду и не подпускал к ней никого ни на шаг. И только когда баба Таня объясняла ему, что это не чужой, а свой, значит, хороший человек, он разрешал приблизиться к хозяйке и даже позволял себя погладить. Мы, дети, тоже относились к разряду «хороших», и поэтому Кудик на нас не рычал и позволял даже трепать себя за уши. Как-то, увидев, как Кудик жадно принюхивается к старому пню у дороги и потом храбро поднимает лапу и метит пень, я спросила бабу Таню: «А зачем он так делает, сначала нюхает, а затем метит?». На что она ответила мне: «Та то один собака другому письмо настрочил, а тот прочитал и расписался – писатели!». Баба Таня была человеком с юмором, но после ее слов я по–другому посмотрела на собачью жизнь. Теперь она мне казалась вовсе не такой уж бессмысленной. Надо же, думала я, нет у них ни ручек, ни чернил, а пишут, ставят свои опознавательные знаки друг для друга. Вот и писатели «метят свои пни», строчат что-то и все для того, чтобы кто-то прочитал, обнюхал и расписался, дал свою оценку…

Елена ЧЕРНЯЕВА.