Татарская музыка

     В БКЗ им. Сайдашева с большим успехом прошел концерт произведений симфонической музыки татарских композиторов. Играл ГСО РТ с дирижером Михаилом Мосенковым. Он начался произведением Фасиля Ахметов, народного артиста России, лауреата премий Тукая (1975 г.) и Глинки (1988 г.), ученик Альберта Лемана.
     Чувствовался в нем потенциал, но в целом это был провинциальный  симфонический мейнстрим, приспособленный к установкам партии. Физически ощущалось, что автор ограничивает себя внутренней цензурой, что произведение не льется изнутри, из сердца, а «конструируется» по правильным идеологическим шаблонам. Когда самыми лучшими цензорами, исправляющими произведения,  были секретари обкома. Я бы назвал такую музыку индустриализованной, «госплановой». Она приспосабливалась к довольно примитивным вкусам номенклатуры, играла подчиненную роль мобилизации масс на строительство общества, проект которого описал Достоевский в «Бесах». В сущности, композитор был таким же винтиком, как офицер, колхозник, рабочий, музыкальные произведения были пропагандой, «приводными ремнями» и настоящая музыка часто подвергалась искажениям и травле именно за свою отдельную от схем живую душу. И в этом была трагедия Фасиля Ахметова, несомненно талантливого и интересного композитора, он должен был маршировать в ногу и вынужден был по-оруэлловски унифицироваться. Это слышалось у него явственно, прорывы музыки сквозь псевдосоциалистический «бетон». Это та самая культура, «народная по форме, социалистическая по содержанию», идеи сталинизма в псевдонародной упаковке, но сталинизм (даже марксизмом-ленинизмом эту милитаристскую концепцию нельзя было назвать) отрицал народную душу, корежил ее. Это было музыкальное двоемыслие, крайне разрушительное для творца. Он ушел рано, в 63 года, в этом году ему исполнилось бы 80 лет.
     Второе произведение Алмаза Монасыпова было с претензией на авангардизм, уже на какой-то протест, но это была рваная, дисгармоничная, временами с элементами «антисоциалистической» какофонии, даже иногда откровенно подражательная современной западной , музыка. Казенный соцреализм протух и вызывал отторжение. Теперь в мейнстриме был вторичный социалистический авангардизм, это характерно для конца советских 70-х годов. Если авангардизм – это диссонанс, то, наверное это, это действительно авангардизм, но выглядело также неким бездушным идеологическим конструктом протеста против железного занавеса. Как говорится, весь пар ушел в гудок. Вроде и по своему «модная» музыка, но слушать  довольно вымученный  музыкальный хаос было утомительно. Причем основной недостаток, это отсутствие внутренней мощи музыки, музыка всегда метафизична и иногда соединение внешне какофонических звуков может давать метафизическую мощь, но когда этого не случается, возникает всего лишь фальшивка, всего лишь дань моде. За внешним звуком всегда должен звучать метафизический звук, именно метафизический звук дает глубину и смысл произведению.
     Примерно так, как актер молчит на сцене. У каждого актера разное «молчание» на сцене, потому что внутренняя энергия каждого человека  разная. Так и в симфоническом произведении, есть метафизический звук, чувствует его композитор –тогда за внутренней дисгармонией неожиданно может наступить то, что японцы называют «сатори». У шаманов часто  звучат горловые дисгармонии, которые оборачиваются метафизическими гармониями, причем с глубочайшим психологическим воздействием. На этом, кстати, основан эффект тейко-барабана. Так вот – у Монасыпова не слышалось этого религиозного метафизического звука. Мне кажется, ему нужно было обращаться к мотивам восточной дзэн-музыки, а не к поверхностному западному авангардизму, лишенному национальных корней, восточной сердечности. Алмаз Монасыпов тоже ученик Лемана, и в этом году отмечается его 90-летие.
     Великолепна была песня Д. Файзи и контрастна по отношению к произведению Монасыпова (необходимо отметить, что концерт был скомпонован мастерски, он отражал тенденции развития татарской музыки), глубоко народная, с присутствием того, что всегда ждет татарский слушатель, – мон. Песня была живой, ее хотелось слушать и слушать. Соцреализм преодолевается у Файзи из народной глубины, это уже не конструкт, а сама жизнь. Это уже не ученик Лемана, и это чувствовалось. Всегда сравниваю татарские и русские народные песни. И всегда поражаюсь, какие разные психологические энергии в них заключены. Вроде татарские песни и печальны. Но в то же время в них есть какая-то внутренняя сила, какая-то несгибаемость, печаль татарских песен приводит к внутреннему освобождению. А вот русские народные песни, даже иногда вроде и радостные, а словно как изначально безнадежные, не дают выхода, скорее наоборот, безысходны. Причем это какая-то тотальная безысходность. И возникает очень важный стратегический естественный вопрос – эти музыкальные культуры, кажется, не могут слиться в один поток, русификация татарских народных песен кажется невозможна даже теоретически, попытки их русификации есть процесс искусственный, как определял такие процессы Лев Гумилев, химера. Процесс взаимообогащения народных культур очень тонок, народная песня есть отражение пассионарного импульса народа. Эти культуры дивергентны и это лишь свидетельство мощного самобытного импульса обеих культур, у каждой есть свой огромный культурный потенциал, свой родник.
     Затем прозвучала «Татарская рапсодия» Лемана. Он из поволжских немцев, дальний родственник семьи мастеров роялей Беккеров, в этом году ему исполняется 100 лет. Леман – крупнейшая фигура российской композиторской школы. Леман прошел курс обучения у Шостаковича и М. Гнесина, с 1942 по 1970 год жил в Казани, с 1961 по 1969 год заведовал кафедрой композиции Казанской консерватории, София Губайдулина – его ученица. Потом он заведовал кафедрой композиции в Москве. Но странным образом, вроде Леман и мэтр, и лауреат Сталинской премии, однако его сочинение с постоянным воспроизведением татарской  народной мелодии «эпипа» напоминало скорее пародию на татарскую музыку, как-то ощущалось, что Леману была чужда татарская музыка, он был композитором европейским и даже механистическим. Вот было ощущение, что Леман писал без любви, без трепетности перед татарским народным мелосом и никуда это ощущение не денешь. Была скорее необходимость так написать, у Лемана с татарской музыкой словно был брак по расчету, а не по любви. Мне кажется, Леман, при всех его заслугах, остался чужд, внешним по отношении к татарскому мелосу, он его так внутренне и не принял. Поэтому он татарский мелос собирал, разбирал, подстраивал под своеобразно понимаемый Леманом даже не немецкий мелос, а именно советский. Удивительно, он обучался у гениального Шостаковича, но как тонок Шостакович и как прямолинеен Леман..
     Заключили концерт юбиляров три произведения Сайдашева. Они были совершенно отличны от лемановского сочинения, это были словно два полярных подхода. Конечно, прозвучал марш Советской армии. Невероятная легкость Сайдашева была словно вызовом равнодушной иронии Лемана. Сайдашев тоже юбиляр, ему 3 декабря исполнилось бы 115 лет. Мне кажется, что Сайдашев так и не выразил себя, а по мелодичности он, пожалуй, и превосходит иногда самого Чайковского. Такова была сила природного татарского таланта  композитора.
     Куда пойдет татарская музыка – по лемановскому или по сайдашевскому пути? Конечно, спасибо за концерт татарской музыки, ее проблемы стали яснее. Путь лемановский – это московская, питерская школы, европейский интернационализм, путь Сайдашева – это татарский романтизм, перекликающийся с немецким романтизмом. Желаем успеха и творческих удач, надеемся и ждем.

     Рашит АХМЕТОВ.

     На снимке: Салих Сайдашев.