Мулей

     27 марта в творческом центре «Угол» фонд «Живой город» Ярковой, Сафаровой, Силкина показал моноспектакль «Мулей» петербургского театра «Особняк», поставленный режиссером Алексеем Слесарчуком, который уже завоевал несколько премий. В спектакле была занята ведущая актриса театра Алиса Олейник (училась на актерском отделении Новосибирского театрального института и на актрису театра кукол Санкт-Петербургской театральной академии), «одна из самых востребованных актрис Петербурга». Зал был забит до отказа, люди сидели на «приставных» подушечках, Яркова и Обойшев счастливо хлопотали, размещая возбужденных театральных фанатов.
     Театр «Особняк» частный, был создан в 1989 году в красном уголке ЖЭКа, где многие петербургские артисты тогда подрабатывали дворниками. Как вспоминают, там даже внушительный бюст Ленина стоял. Театр имеет небольшое пространство и примерно около 80 мест, специализируется на экспериментальных постановках. Его любят в Петербурге, свидетельством тому и номинации на «Золотые маски», дипломы и места на многих весомых театральных фестивалях в России и Европе. С момент образования это был «актерский» театр, он заявлялся как «актерский театр с приглашенными режиссерами». «Особняк» по названию, видимо, относится не к зданию, а к особенному положению театра в российском театральном процессе. В театре работали режиссеры Игорь Ларин, Владимир Михельсон, с 2001 года главный режиссер театра - Алексей Слесарчук, «известный постановками по философским и экзистенциальным текстам Павича, Фриша, Джойса, Аррабаля, Клима, Ионеско, Ницше, Фоссе». Как говорил любитель театра Иосиф Сталин, «это вам не лобио кушать».
     Поставил Слесарчук (какая удачная «вещая» фамилия для режиссера, что такое режиссерская работа, как не тонкая работа слесаря над твердым неподдающимся металлом) и «Однажды летним днем» Фоссе, интересно было бы сравнить со спектаклем Бикчантаева, может быть, фонд ЖГ привезет его как-нибудь в Казань. «Когда мы начинаем репетировать новую пьесу, нас интересуют не слова - они только мостик, подсказка, нас увлекает переплетение этих самых цветных светящихся линий. Но что у нас есть? Свои собственные знаки - театральный язык (подобный любому другому), пространство, в котором собираются незнакомые друг с другом люди и полтора часа размышляют о чем-то совместно, - говорит Слесарчук. - Вне зависимости от географических и религиозных барьеров, профессии и положения на социальной лестнице есть то, что объединяет нас... а следовательно, является желанным, заставляя возвращаться к этому вновь и вновь». Зрители на некоторые спектакли ходят по 6 - 7 раз. «Кроткая», «Король умирает», «Пер Гюнт», «Так говорил Заратустра», «Гильгамеш», «Барьер» («Мы искали, какими средствами выразить полет или поглощение идеей полета... никто не умеет летать, но все хотят... душа-то летает, а тело нет», - говорит о спектакле по повести болгарина Вежинова Алиса Олейник), да каждый спектакль хорош.
     Маленький театр с мировой известностью, почему в Казани подобного нет? На театр Качалова израсходовали миллиард рублей народных денег, но он и сотой части театрального эффекта этого «Особняка» не дает. Где, например, давно обещанный Качаловский фестиваль? Говорят, нет денег, но на спортивные площадки деньги находятся, а театральные площадки, может, и важнее, у человека мускулы подчинены сердцу и уму изначально.
     В принципе в Казани должно быть не менее 10 подобных «особнячных» небольших театров. Может быть, малую сцену Качаловского театра отдать им, сейчас она простаивает уже год. Хорошо, конечно, что есть «Угол», но наши молодые режиссеры перелопатили сотню пьес и эскизов, провели десяток лабораторий, однако интересное театральное действо пока не возникло, наверное, какая-то провинциальная робость, психологический барьер или самоцензура мешают. Куда-то пропала «добрая фея» казанской сцены талантливая Юлия Захарова, у Анастасии Радвогиной внутренняя боль в глазах, Регина Саттарова грустно и испуганно улыбается, видимо, совсем загнали творческую молодежь на грань выживания. У уфимского The Театр получается, у наших, которые в целом даже более талантливы, это видно, изнутри их распирает, парадоксально, при большем таланте - не получается, они словно застыли на старте, как гипсовые фигуры в советском парке культуры и отдыха.
     Это в общем-то казанская трагедия. Потому что театр - зеркало общества, времени, и наше общество не видит себя, театр - это естественная саморефлексия жизни, и, не имея выражения в театре, общество слепо и инфантильно, оно не «взрослеет», даже «тупеет». Ну хотя бы в стиле театра doc поставили спектакль о нашем Госсовете РТ с долей иронии, наверное, зацепило бы, народ валом валил бы на узнаваемых персонажей, тем более если смонтировать мнение простых людей. Еще интереснее спектакль о Госсовете РТ выглядел бы в театре кукол «Экият». На этот спектакль и президент бы пришел, не по обязанности, а от интереса. Если боязно о Госсовете, давайте в театре кукол о Государственной думе, одни куклы Жириновского, Зюганова, Миронова и др. чего стоят. Может быть, в каждом районе Казани мэрия обязала бы создать свой театр, пусть районы соревнуются, у кого лучше. В каждом районе есть сцены, несомненно, есть и свои талантливые казанские Станиславские, Михаилы Чеховы, Мейерхольды, Табаковы, да и Антониони, наверное, сейчас пропадают втуне, спиваются. Ошибки будут, они неизбежны, но если ничего не делать в области театра, все остальное тоже начнет проседать.
     Возвратимся к «Особняку», спектакль «Мулей» поставлен по бестселлеру Эрланда Лу о 18-летней девушке, потерявшей в авиакатастрофе мать, отца, брата и мечтающей умереть. «Мы падаем. Люблю тебя. Делай, что тебе хочется. Папа». - такое sms она получает в начале спектакля. «Мулей» - так в детстве девушка называла музей. В парадоксальном монологе раскрывается грань между жизнью и смертью, европейский коктейль между либидо и мортидо. Она прыгает из окна больницы, но окно оказывается на первом этаже, спит с корейцем, чемпионом Олимпийских игр, прячется несколько дней в курятнике, надеясь заболеть птичьим гриппом, обнаруживает, что беременна, в конце угоняет самолет, пытается разбиться на нем, но все-таки остается жива вместе с ребенком. Вот такой мулей.
     По ходу пьесы она разбирает и собирает различные конструкции из небольших тонких погасших «неоновых» стержней, начиная с красного куба, символизируя распад порядка и прямых смыслов в сознании, и заканчивая голубым земным шаром, видимо, «пронзая» его своими сумбурными авиаперелетами, пролезает через стулья и сквозь стулья, обсыпает себя из алкогольных бутылок черным и белым песком, переодевается из школьных гетр в джинсы, затем в странный плащ, затем в зеленое платье, видимо, символизирую рост самосознания и беременность. Ездит она в начале пьесы, конечно, на «ягуаре», страдает: «Ежедневно в мире умирает почти 155 тысяч... на долю Африки приходится всего 3 процента пассажирских авиаперевозок и при этом 40 процентов авиакатастроф». «Я была целиком на папиной стороне. Как всегда. Папа держался совершенно спокойно, он говорил, что люди нашего круга заняты серьезным делом, им некогда бренчать на гитаре, богемничать и строить из себя так называемых творческих личностей... Нет ничего проще, чем разыгрывать из себя загадочную художественную натуру». «Метания по белу свету приводят к тому, что мое настоящее «я», несомненно, депрессивное и суицидальное, не успевает за мной».
     Сам текст романа, как обычно, гораздо интереснее, кинорежиссер Юрий Быков говорил, что литература в принципе иной вид искусства, она не экранизируется, и, согласно этому тезису, театр совсем иное, чем роман. Визуальное совсем иное, чем вербальное. Эмоциональное «оппозиционно» рациональному. Алиса Олейник - прекрасная, тонкая актриса, но, мне кажется, она в романе не разобралась. Она слишком «играет», ее на сцене нет, есть роль, образ и прекрасный текст, и возникает контраст, противоречие между не совсем правильно найденным образом, «игрой» актрисы и искренним текстом. Актриса, увы, отстает от умного текста, от его оглушительной трагичности.
     Боль актрисы от смерти родных, одиночество не чувствуются, она, словно тинейджер, забавляется над смертью. В спектакле это скорее пародия на спортивную гонку за смертью, в отличие от романа. Героиня романа другая. По тексту она умна, иронична, прагматична и не видит выхода из этой постоянной боли потери любимых. Мне лично показалось, что Тамара Адамова из уфимского The Театр выразила бы сущность героини лучше. То, что Алиса Олейник - сильнейшая актриса, к сожалению, для меня обнаружилось только в последние несколько минут спектакля, в ее пронзительном монологе после того, как ее самолет разбился в пустыне, когда она возвращается к жизни, после того как она перестала «играть» подростка. Там она переживает второе рождение, превращается из «гусеницы» в бабочку.
     Спектакль минималистский. Конечно, это «северный» протестантский минимализм, слегка «икеевский», диктуется российским эконом-классом постановок. Этот черно-белый песок из бутылок, который она все время сыплет на себя, на волосы, на одежду, на монотонный зеленый синтетический матрас на полу, - мне кажется, лучше тогда бы образ свисающих весов использовали в центре сцены, насыпая в чаши отдельно черный и белый, и они бы колебались, гипнотизируя зрителя процессом колебания между светлым и темным. Или нужен образ песочных часов, символизирующих неумолимый ход времени. К сожалению, нет в спектакле живых цветов, они оппонировали бы неоновой синтетической придуманной реальности, в которой живет героиня. Да можно было бы и кошку выпустить на сцену, вот комок живой древнеегипетской энергии, полный смысла и «отвечающий» героине.
     Получился ли спектакль – наверное, нет, возможно, он еще сырой, текст, да и дух текста не «выплавился» в пластике, сцене, символах, даже в интонации, паузах, но просвечивают искренние поиски «отражения» внутреннего огня книги. Не удалось передать желание героини жить без фальши, но крепкие профессиональные, не скучные усилия налицо, и поэтому «безумству храбрых поем мы песню», как говорил Заратустра Пер Гюнту. Они стараются, они ищут, они живые, а не декорации, это не фальшивый унтер-пришибеевский театр. Доступно ли нам, театральным гагарам, «наслаждение битвой жизни»? Пугает ли нас «гром» петербургских экспериментальных театральных ударов? Скорее это именно то, что Казани крайне необходимо, и спасибо за спектакль фонду «Живой город» и его подвижнице - нашей казанской «чайке» Инне Ярковой.

     Рашит АХМЕТОВ.

     На снимке: Алиса Олейник.