Мастеровые

     В Казани наконец состоялись гастроли русского драматического театра «Мастеровые» из Набережных Челнов. Это не государственный, а муниципальный театр, единственный русский театр на челнинскую агломерацию примерно в миллион человек. Правда, директор Армандо Диаманте (это псевдоним, он не итальянский граф, естественно, обыкновенный татарин) говорит, что в статусе муниципального театра существовать лучше, поддержка от администрации города лучше, да и меньше вмешательство в театральные дела.
     Театр уже легендарный, с сильнейшей труппой, это на сегодня действительно лучший русский драматический театр в республике, лидер русского театрального процесса, да, пожалуй, и всего театрального процесса в Татарстане. Вот ему и нужно было выделять миллиард рублей, который ушел на Качаловский театр. Это становится уже неприличным, лучший русский драматический театр республики, да еще расположенный в столь ответственном городе, как Набережные Челны, не имеет соответствующего достижениям гранта президента Татарстана. В театре играют великолепные актеры, которые украсили бы и московскую сцену, играют многие годы, но вот званий у них, заслуженный, народный артист республики, практически нет. Дмитрий Томилов и Светлана Акмалова давно уже достойны звания народных артистов РТ, а у них нет, кажется, и званий заслуженных РТ. Хотя играют они вполне на уровне народных артистов России.
     Диаманте принципиально за постановку спектаклей «с глубоким содержанием», он не любит комедии. Стоимость билетов на спектакли в Челнах – 600 - 900 рублей, но народ идет, валит валом, билетов не достать, они раскупаются за месяцы вперед, хотя, конечно, зал небольшой, около 150 мест. В Казани цена на спектакль в драмтеатре - 300 - 400 рублей, уже много, то есть, как мы видим, у челнинцев билеты в среднем в два раза дороже «столичных». Говорят, это потому, что «Мастеровые» как бы монополисты - это не так, дело в том, что «Мастеровые» - настоящий театр, затрагивающий острые темы, и играют там люди, которые «любят искусство в себе», фанатики театра, интеллигенция XIX века в лучшем смысле слова. В любом городе на такой театр будут полны залы, потому что он «резонансный». На постановку спектакля в театре тратят от 700 до 1,5 млн. рублей, и это довольно прилично по закамским нормам. Фарит Бикчантаев, помню, говорил, что некоторые театры в той зоне ухитряются на сто тысяч рублей спектакль поставить.
     В связи с пожаром на КамАЗе у театра возникли финансовые трудности, он перебрался из ДК КамАЗа в общежитие в зал на 75 мест. Второе рождение театру дали в середине нулевых бывший тогда мэром Челнов Ильдар Халиков и режиссер Валентин Ярюхин. Но сегодня «итальянский татарин» Диаманте проявил себя талантливым менеджером, он стремится приглашать работать в театре различных, даже «противоположных» по духу режиссеров из Москвы и Петербурга, говорит, что «Мастеровые» должны быть театром для всех, от радикальной молодежи до консервативных пенсионеров, должны работать во всех стилях. Он пытается, по-моему, запрячь в одну повозку коня и трепетную лань, и парадоксальным образом ему это удается. На наших глазах возникает феномен «экспериментально-академического» театра. Как видим, театр принципиально эклектичен, как эклектичен сам дух города Набережные Челны. Бывший город Брежнев, всесоюзная стройка да еще с 5 тысячами иностранных специалистов, строивших самый крупный автогигант в мире по лучшим современным технологиям, советскую Вавилонскую башню с проектируемой мощностью 150 тысяч автомобилей в год. Конечно, такой странный дух города нуждается в самоосмыслении, в рефлексии в виде своего театра и даже своего театрального стиля, удивительно, что он так запаздывает в реализации. Конечно, Челнам нужно «зеркало», нужна «своя» драматургия, нужны свои пьесы, потому что Челны еще «корчатся, безъязыкие».
     Символом театра стало кроваво-красное, прорастающее сквозь серый бетон фасада театра дерево, символизирующее, наверное, неистребимую жизнь в сверхиндустриализованном советском Детройте, когда человек - это винтик завода, а он живой, хочет быть живым. Но вряд ли кровь есть символ жизни, скорее это символ трагичности существования, красный цвет всегда цвет опасности, даже войны, тревоги, стопсигнал. Автором «кровеносного дерева» стала талантливый художник театра Елена Сорочайкина. Но дерево, символ жизни, должно быть зеленым. Наверное, об этом в Челнах много спорили. Сорочайкина скорее всего исходила из принципа привлечения шоком.
     Гастроли проходили в малом зале театра Камала, и на пресс-конференции Диаманте выразил надежду, что когда-нибудь «Мастеровые» получат и большую сцену в Казани. Конечно, было бы естественнее, чтобы русский драмтеатр Челнов выступил на сцене Качаловского театра, тем более что там есть и малая сцена, однако, как говорят, в Качаловском театре запросили слишком большую цену за аренду зала, и камаловцы приютили «Мастеровых». Вероятно, мне кажется, сыграл роль и фактор конкуренции, все-таки на сегодня спектакли «Мастеровых» выглядят гораздо интереснее спектаклей качаловцев.

 
     Театр привез четыре спектакля в Казань, самых кассовых: «Свидетель обвинения» по Агате Кристи (режиссер Валентин Левицкий из Петербурга), «Осенняя скука» по Некрасову (режиссер Юрий Николаенко, Москва), «Васса» Горького (режиссер Петр Шерешевский из Петербурга), «Кроличья нора» Линдси-Эбера (режиссер Денис Хуснияров). Четыре разных режиссера, четыре различных «почерка». К сожалению, «Свидетель обвинения» мне посмотреть не удалось, был на гала-концерте «Созвездия» в УНИКСе, но три спектакля посмотрел. Диаманте говорил, что хотел пригласить для постановки спектакля в «Мастеровых» и Туфана Имамутдинова, но Туфан оказался «неподъемен», попросил большой гонорар.
     Если оценивать в категории «понравилось - не понравилось», то для себя расположил бы спектакли так: 1. «Васса», 2. «Осенняя скука», 3. «Кроличья нора». Васса» - крупный спектакль, сделанный в кальке древнегреческой трагедии, и великолепно художественное решение спектакля Елены Сорочайкиной, особенно второго отделения. Древнегреческие маски, сначала белые, затем черные, актеры закрывают лица древнегреческими масками, вся гамма спектакля полярная, черно-красная, яркая. Конечно, интересно было бы послушать Ивана Бунина по поводу оценки пьесы Горького как древнегреческой трагедии. Дмитрий Томилов за роль Павла получил в прошлом году «Тантану». Светлана Акмалова играет Вассу с поразительным надрывом, видно, что всю жизнь хотела играть, а вот теперь актерское время уходит, она почти 25 лет в театре, и Васса как умная, решительная женщина, которая ради дела готова идти на убийство, на то, чтобы лишить детей наследства, выгнать Павла в монастырь, на подкуп, на любое преступление, ей близка. 
     Акмалова, внутренне настрадавшаяся в жизни, долго ждавшая заслуженного признания (актриса очень эмоционально чувствительная, как говорят, с обнаженной кожей, в ее глазах стоит слеза, губы у нее нервно дрожат), словно играет свою лебединую песню, свою несостоявшуюся актерскую жизнь, словно прощается с тем, о чем мечталось, но что не сбылось. И это не чеховская песня о преодолении «провинциализма», это трагедия огромного таланта, когда-то не решившегося реализоваться, не решившего рискнуть и пропустившего свой звездный час. Здесь в спектакле сливаются две трагедии - трагедия Вассы как горьковской женщины и личная трагедия Светланы Акмаловой как талантливой недооцененной актрисы, поэтому и стоит в ее глазах слеза боли, поэтому и вызывает ее Васса симпатии. Роль у нее получилась, потому что сама она переживает трагедию.
     Конечно, отлично играет любимец челнинцев Дмитрий Томилов, актер от Бога, у него своя сверхискренняя стилистика игры, он всегда на сцене остается самим собой, ему претит наигрыш, он предельно естествен. Томилов словно отстранен от роли, и в нем нет напряжения перевоплощения. Он органически не хочет «играть» и этим выпадает из актерского ансамбля, от этого искусственного психологизма, который всегда придуман и натужен. Прекрасно, тонко, внешне расчетливо, как навсегда закрывшая ранения в сердце женщина, играет Анна (Александра Комлева). Евгений Федотов играет роль дяди Прохора, но в нем, мне кажется, слишком довлеет советская экспрессивная школа, когда громким криком и ерничеством пытались создать «характерный» персонаж, а он, мне кажется, по рисунку должен быть неким Иваном Карамазовым, рядящимся в образ Дмитрия Карамазова. Но у ницшеанца Горького все персонажи схематичны. Актриса в роли Люды (Анна Дунаева) – несомненно, золотой фонд «Мастеровых», да и весь коллектив слаженный, сбитый, притертый, выглядит намного интереснее, чем актерский ансамбль в «Кроличей норе», который, мне кажется, хотя «Тантану» в этом году и получил, но актерским ансамблем не стал, они там словно не слышат друг друга, в отличие от ансамбля актеров в «Вассе».
     Трагифарс «Осенняя скука», в котором помещик живет со своими лакеями в поместье, расширенном аллегориями до всей России, где лакеи выдают славянофильские монологи о том, что русские есть высший народ на земле по сравнению с китайцами, японцами, турками и др. При этом они упиваются за столом астрономическим количеством водки, рыгают, блюют, дерутся, ругают барина, волочатся за своими горничными. Все это на фоне железного облупленного голубого с кучами мусора автобусного остановочного павильона на сельской дороге, который и роль общественного туалета исполняет, на крыше которого тоже танцуют, стоит ударная установка. Лакеи исполняют оглушающую хард-рок музыку, читают стихи Некрасова о бабушке Нениле и о России, ее просторах, природе. Барин (Николай Строгонов) со своей пассией, великолепной актрисой, предаются плотским утехам, он орет и пытается управлять сборищем лакеев, которые периодически спят вповалку на полу и плюют на барина. Очень хорош Дмитрий Томилов в роли повара. Барин, мне кажется, не дотянул, излишне суетливо экспрессивен. Он, мне кажется, должен быть состарившимся Чацким, и соединять цитаты «Горя от ума» с цитатами из Некрасова было бы необходимо. Да и как вспомнишь определение Ленина о Сталине: «Сей повар будет готовить только острые блюда», то невольно на повара Томилова просится сталинский мундир.
     На задник остановки «Россия» соответственно так и просится плакат КамАЗа с лозунгом «Танки грязи не боятся», да еще повесить кнут с тульским пряником, перекрещенными, и колокол Герцена, и портрет Некрасова вместе с картой Крыма. Иначе задник пустой, не работает. И звонить в колокол, чтобы переходил в церковный звон. Рок-музыка слишком громкая и сумбурная, ее многовато, мне кажется, она должна быть все-таки русской, а не английской. Начинать спектакль нужно было бы, мне кажется, с «Боже царя храни», а заканчивать советским гимном, чтобы спектакль приобрел цельность. Погоня за комарами в конце, мне кажется, превращает большой символ в «камарилью», какой-то чеховский конец. Режиссеру 26 лет, и возраст чувствуется, его распирает, и он хочет всем удивить, намешивая часто все, что пришло в голову. Но путь интересный, соединить философские идеи XIX века, уже затертые плесенью, нафталином, с рок-музыкой, с желаниями зрелищ, с народными инстинктами, с пафосом «народа-богоносца» - заставляет хорошо подумать, куда мчится Русь-тройка.
     И наконец «Кроличья нора», спектакль, который так высоко оценили на «Тантане» в этом году. Пьеса Линдси-Эбера получила Пулитцеровскую премию, по ней сняли фильм с Николь Кидман. Линдси-Эбер не любит в пьесах ясность, они «темноватые». Но вот театр «У Моста» привозил в Казань 7 пьес Мак-Донаха, и там эта же тема жизни как страдания и трагедии, одиночества смотрелась гораздо интереснее. Мне показалось, что текст «Кроличьей норы» довольно невнятный, блеклый, в силу ощущения какой-то вторичности, дежавю. Да и режиссерское решение с экспрессивными «англосаксонскими» диалогами, как бы кричащими от внутренней боли, слишком рафинированно-клиповое. Актеры все, конечно, не плохие, но такое чувство, что читают выученный текст, нет искренности переживаемого, спектакль скатывается из трагедии в голливудскую драму.
     Сорочайкина как всегда хороша, она из 400 старых видеокассет соорудила задник как символ прошедшего, которое не вернешь, подсознательно она угадала своим талантом художника, это оказался именно средний добротный голливудский кинофильм. Мне кажется, что в спектакль нужно было вносить более размеренный ритм, внутреннее напряжение молчанием, да еще переносить его в саму среду Челнов, чтобы зрители кожей ощутили трагичность своей жизни. Музыки в спектакле почти нет, и это опасный признак, что режиссер не чувствует, не задал внутренней музыки спектакля, а может, сознательно отстранился от этой внутренней ноты. Наиболее интересна в спектакле, конечно, Бекка Марины Кулясовой. Начинает она тяжело, потом оживляется и вытягивает спектакль. Но мне кажется, она сама внутренне не согласна как женщина с трактовкой роли, но свое несогласие спрятала в подпол, однако в театре невозможно ничего спрятать. Отсюда некоторая неорганика роли. Евгений Федотов в середине спектакля показал момент эмоционального взрыва, пожалуй, это лучшая сцена в спектакле, а в целом спектакль показался предсказуемым, средним и проходным. Конечно, это личная оценка.
     Денис Хуснияров - сторонник «философского театра», ему интересна тема «холодного детства», когда ребенку недодали в детстве любви и тепла. Наверное, это автобиографично, Хуснияров говорит, что не хочет «поднимать» провинциальные театры, где актеры пьют, а зрители требуют водевили. Ему интересен Генрих Белль, протестантизм. Интересна жизнь человека в «приспособленческом мире», как он говорит, «цельность человека». «Сам я вынужден приспособляться, такова профессия, но меня интересует характер, который жертвует всем ради своей внутренней идеи», - говорит он. Сам Денис Хуснияров производит впечатление интраверта и тоже хочет «глубоких текстов». Я бы не назвал «Кроличью нору» хуснияровским спектаклем. У Хусниярова негромкая сумрачная северная лирика, сам он из Перми, эти северная замкнутость и неяркая поэзия должны быть для него органичны, он должен по характеру требовать от актеров негромкой тихой игры, а не всплесков сокрушающей зрителя энергии. «Кроличья нора» - его притирка к театру, он хочет понять театр и актеров изнутри, и это внушает некоторые надежды на хорошую искреннюю режиссуру, личностную. Мне кажется, то, что нужно сделать Хусниярову, это как раз решиться не приспосабливаться к миру, а открыто выразиться, прислушаться к себе. Хуснияров говорит, что сильно поддается влиянию, конечно, это идет из семьи. Спектакли для него - это внутренний психоанализ, терапия. Режиссер тоже должен родиться, и Хуснияров должен отчаянно развернуться изнутри со всей честностью, время пришло. Он тоже Мастеровой.

     Рашит АХМЕТОВ.

     На снимках:
Дмитрий Томилов
и Светлана Акмалова.