Френсис Скотт Фицджеральд (ч.7)

     Меня распирало от желания сейчас же поделиться впечатлениями о только что услышанной литературной передаче легендарного Бориса Парамонова. Я спешил не только сверить свои оценки, я желал скорее прояснить для себя незнакомые и малознакомые имена, их произведения, которые щедро цитировались, озвучивались профессиональными чтецами и даже именитыми актерами. От передачи к передаче я открывал малознакомый мне мир высокой литературы, людей, создававших ее.
     Разумеется, я слышал, читал, знал и о первой волне русской эмиграции, о писателях и поэтах, вынужденных покинуть Россию. Но тут, в Малеевке, общаясь с людьми, которые не только знали творчество русской эмиграции, но и никогда не отделяли ее ни от России, ни от себя, я ощущал глубочайшие провалы в своих познаниях в литературе, от которой был отлучен не по своей воле, не от своей лени или невежества. Я оставил строительство без сожаления и без литературы, вне ее, себя уже не видел. И люди, которых я искал на ночных аллеях сонной Малеевки, как мне казалось в ту пору, могли ответить мне на любой вопрос, касающийся русской литературы, где бы она ни находилась – рядом или «за бугром».
     Многим я обязан Льву Адольфовичу Озерову, которого я просто обожал, и он, не знаю почему, тоже привечал меня. Наверное, чувствовал, с каким благоговением я отношусь к близким его душе и сердцу именам, или видел во мне благодарного ученика, схватывавшего все на лету. В своих записях я еще вернусь и к Сергею Поликарпову, и к Игорю Волгину, и к Валентину Дмитриевичу Оскоцкому – они заслуживают отдельного разговора, отдельной страницы.
     Каждую зиму с 1975 года по 1991-й я регулярно жил в Малеевке, чаще всего два срока кряду, и никогда не переставал учиться у достойных людей, которых было гораздо больше, чем я назвал. Я уже давно мог сам учить других, как говорили мне мои профессора, но я не прерывал «занятий». Мои университеты в Малеевке затянулись на десятилетия, и порою я ощущаю, что закончил там несколько факультетов. Это был редкий университет, закрытый навсегда, где выдающиеся профессора семестр за семестром давали знания одному благодарному студенту.
     Прервемся ненадолго. Малеевка тоже обогатила мои знания о Фицджеральде. Факты, что я узнал о нем опять же из «вражеских» голосов, нужны мне для того, чтобы мои утверждения о том, что он повлиял на образ жизни эксцентричных богатых людей на весь оставшийся после него ХХ век, не были голословными и не держались лишь на моих личных впечатлениях от его гениальных романов.
     Время от времени, особенно на «Би-би-си», очень любимом Игорем Волгиным, звучали любопытные передачи политического обозревателя Владимира Максимова о светской жизни, которые я слушал так же жадно, как и передачи Бориса Парамонова. Надеюсь, вы простите мое легкомыслие, но я был молод, желаний – океан, жаждал другой жизни.
     Мне было интересно, что выставляет музей Гугенхайма в Нью-Йорке или в своем филиале в Венеции, интересен был и Музей современного искусства в Ка Пезаре, там же в Венеции, не говоря уже о подобном музее в Мюнхене. А как же не прослушать передачу о музее Шагала в любимой Фицджеральдом Ницце? Как не узнать, какие премьеры ожидаются в Ла Скала, Ковент Гардене и Метрополитен-опера, в которых я никогда не бывал и даже не мечтал, что когда-нибудь открою их двери. Мне нравилась новая итальянская машина «мазерати», потеснившая в престижности чопорные, на мой взгляд, «роллс-ройс» и «бентли», которые я случайно увидел в журнале «Америка». Как же не поинтересоваться тем, что сняли Федерико Феллини, Франко Дзеффирелли, Витторио де Сика, Доминико Дамиани, Бернардо Бертолуччи, Паоло Пазолини, Акиро Куросава, Ингмар Бергман, Луис Бенюэль, Кшиштоф Занусси, Билли Уайлдер, Альфред Хичкок, Жан Люк Годар… Кино находилось в золотой поре, кто бы мог представить, что к концу ХХ века уже не будет ни итальянского, ни немецкого, ни французского кино.
     Нынешним молодым кажется, что только с Абрамовичем и новыми русскими мир увидел роскошные яхты, личные самолеты, часы с турбийоном, цена которых зашкаливает за миллион, в них щеголяют российские чиновники среднего ранга. Все было и прежде и в гораздо более увлекательной форме, и передачи о жизни небожителей тоже звучали интересно и поучительно. Я слушал программы о многих из них, но в памяти осталась лишь одна, и только потому, что она скроена по фицджеральдовским лекалам. Но сначала о самом герое передачи, чья жизнь часто мне вспоминается потому, что он мой современник и жив до сих пор.
     А хочу я поведать о человеке без тормозов, он умел зарабатывать миллиарды и тратил их без оглядки, без сожаления, со вкусом, широко, с шиком. Я имею в виду легендарного плейбоя 70-х – 80-х Аднана Кашоги.
     Он сириец по происхождению, из простой семьи, отец его служил врачом у короля Саудовской Аравии Абдель Азиза. Первые десять тысяч долларов Аднан заработал в США, куда приехал учиться. Восемнадцатилетний первокурсник становится в Сиэтле агентом завода грузовых машин. В 1956 году ему удалось запродать эти грузовики саудовской армии, был ему в ту пору 21 год. Одолел Кашоги только три семестра университета в Чикаго, хотя начинал в Денвере, мечтал стать нефтяником, далеко смотрел. Не сложилось, но нефть если и не добывал, то продал ее океан. Уже с первых своих скромных заработков он начал давать запоминающиеся приемы с изысканно накрытыми столами и непременно с красавицами из своего университета. В 25 лет напористый дилер представляет в Эр-Рияде «крайслер», «роллс-ройс», «фиат» и две всемирно известные вертолетные компании.
     Когда в 1964 году на трон взошел король Фейсал, и дела Аднана Кашоги пошли резко в гору. Он стал единственным посредником по продаже американского оружия арабам. К тому времени он только приближался к своему первому миллиарду. Настоящие деньги пошли к нему после арабо-израильской войны 1973 года, когда нефть впервые резко подорожала, а все напуганные арабские страны начали лихорадочно вооружаться.

Рауль МИР-ХАЙДАРОВ
(Продолжение следует.)